Соловьев Владимир Сергеевич/Воззрения

Материал из Два града

Основная статья: Соловьев Владимир Сергеевич

общая характеристика

Владимир Соловьев первым в России придал форму богословскому модернизму и определил его темы, и даже аргументы, вплоть до сего дня. Эти темы были намеренно неверно выделены Владимиром Соловьевым и вопросы неправильно поставлены. На них либо не нужно, либо опасно отвечать.

Владимир Соловьев, Сергей Трубецкой, Николай Грот, Лев Лопатин

В своих идеях Владимир Соловьев вызывающе неоригинален, не идеален. Его воззрения, как видно из биографии, определены идеологической модой его времени: от веры в «народ» и прогресс — до отрицания личности (в духе новой психологии) и борьбы с антисемитизмом.

Два основных влияния — Баруха Спинозы («моя первая любовь в области философии») и Федора Достоевского — сопровождались у Владимира Соловьева увлечением оккультизмом, натурфилософией и т. п.

В мировоззрении Владимира Соловьева следует различать две стороны: философскую и религиозную. Они не связаны необходимо, и это момент принципиальный, поскольку в учении Владимира Соловьева ничто не связано ни с чем необходимо.

Владимира Соловьева можно кратко назвать «теоретиком антитеоретизма». Это антифилософия (он философствует, чтобы все перестали философствовать), и это антибогословие (он богословствует, чтобы прекратилось всякое богословие). Владимир Соловьев — либерал и борец за права человека, который отрицает свободу воли и даже саму человеческую личность.

В его лице мы имеем не философа, а воинствующего софиста, который стремится максимально развязать себе руки для беспорядочных действий в реальном мире.

В системе Владимира Соловьева нет места для идеальной истины и добра, которые бы не создавались человеком, а существовали независимо и вечно. Вечное добро он считает «бессильным», и потому не добром вообще: «Бессилие добра не есть добро».

В области нравственности ему нужно насильственное установление «добра», но не различение добра и зла. Даже если человек осуждает зло, то это — по Владимиру Соловьеву — есть ложь, потому что «мысль, осуждающая действительность, но не могущая упразднить ее, является бессильною, нетвердою, неверною себе и в этом смысле ложною».

Точно так же ему не нужна и философия, которая представляет собой бескорыстную любовь к истине. Он считает, что «философия в смысле отвлеченного, исключительно теоретического познания окончила свое развитие и перешла безвозвратно в мир прошедшего». Владимир Соловьев ставит задачу не постижения истины (истины для него не существует), не спасения души (потому что для него отдельной души нет), а изменения мира: «Откинув действительность негодную, я должен заменить ее тем, что достойно существования». Он требует «положительного осуществления достойного бытия во всем».

Церковная догматическая вера в Бога кажется ему вредной. Нужно только непосредственное ощущение себя частицей Божества.

Место веры, философии и нравственности у Владимира Соловьева занимает гностический фантом: «всецелая общечеловеческая организация в форме цельного творчества, цельного знания и цельного общества». То есть он хочет только действовать, но не мыслить, и притом действовать, никак не оценивая свои действия.

Владимир Соловьев принципиально не делает различия между реальностью и фантазией, истиной и ложью. Поэтому он признает эволюцию, и отрицает ее, говорит о личности и о душе, и отрицает и то и другое, употребляет слова «добро» и «зло» и сливает их друг с другом.

всеединство

С философской стороны, учение Владимира Соловьева — это чисто монистическая система, где есть лишь одно метафизическое понятие – «всеединство».

Владимир Соловьев ставит знак существенного тождества между духовным и телесным, общим и единичным, личным и общественным. Мир для него – это материальная и «сверхматериальная» тотальность, бытийный монолит.

Такое всеединство может лишь догматически утверждаться, для него не требуется объяснение: в чем единство. Природное единство мира принимается за основание и одновременно полагается в качестве цели, что, разумеется, является теоретическим преступлением – псевдологией.

Всеединство – это прямо добро, совершенство, цель и смысл, не требующий объяснений – какой смысл, какое совершенство.

Всеединство есть и единственная сущность, и единственное понятие в философии Владимира Соловьева. Как сущность, всеединство — это фантом, а как понятие, всеединство внутренне противоречиво и несостоятельно. Приняв его за основу для определений, невозможно отличить одно от другого. Исходя из всеединства, можно всюду видеть подлинно существующим только это самое всеединство.

Существует лишь одна субстанция (здесь Владимир Соловьев следует Спинозе), которая противопоставляется разрозненности личностей, предметов и явлений наличного бытия. В философии Владимира Соловьева всё отдельное автоматически становится фикцией, а общее — «мистическим» фантазмом.

В духе философии Спинозы Владимир Соловьев исходит из непосредственного совпадения действительности с миром Божиим, то есть с Богом. Он допускает единственное, и метафизически бессмысленное, уточнение – всей действительности: «Реальность всего, всеобщая или всецелая реальность, есть реальность Того, Кто есть все, - реальность Божия. И обратно: Всё в положительном смысле или единство всех составляет собственное содержание, предмет или объективную сущность Бога». Отношения между Богом и миром объявляются эквивалентными: Бог – это весь мир, а весь мир есть Бог.

Все прочие утверждения Владимира Соловьева являются тавтологическими повторениями этого основного соображения.

Так, «сверхматериальное», согласно Владимиру Соловьеву, это общность материального. То есть отдельные предметы – это материальное, а все предметы – «сверхматериальное».

В этом же ключе Владимир Соловьев понимает и совершенство: это всё. Он учит, например: «Чтобы совершенство было осуществляемо совершенным образом, оно должно распространяться и на область материальной жизни».

Так он понимает и Божество: «В настоящем религиозном чувстве божество полагается как полнота всех условий нашей жизни».

В рамках своей философии всеединства Владимир Соловьев не может различить мир идей и мир явлений. У него идеи становятся явлениями в ряду других явлений, что и служит для него оправданием софистики.

Философское творчество Владимира Соловьева вполне бессодержательно: если существует только одна сущность, то говорить нечего и даже не о чем. Всеединство превращается в софистический оборот, и его можно понимать как попало, потому что это же всеединство! Оно может произвольно обращаться во что угодно и его можно где ни попадя находить (в Ватикане, например) и где угодно отрицать (Россия). Особенно удобно его использовать против всего отдельного: Православия, государства, личности, против любой здравой философии, этической и государственной мысли.

Итак, Владимир Соловьев либо находит в чем-либо всеединство, либо не находит. Этим его мысль исчерпывается по существу.

Владимир Соловьев предписывает всеобщее возвращение к всеединству: плоти, государства, общества, культуры, половой жизни. Ничто не может оставаться вне всеединства. Оно выступает как долженствование – трудиться во имя воссоздания единства, как уже существующее теоретическое основание для действий и их нравственное оправдание.

Его монизм проявляется и в единстве однородных (то, что он называл «Богочеловеческим процессом»), и в единстве противоположных (мужского и женского начала, например). То есть всеединство в системе Владимира Соловьева осуществляется как попало, любыми средствами.

Его система страдает коренным недостатком всех монистических систем. Как видно из сочинений Владимира Соловьева, он не может понять ни одной конкретной истины: причины зла, например. У него нет учения о Боге, о личности и вообще ни о чем отдельном. В его системе невозможно отличить единичное от общего, личность от не личности, живое от неживого, Бога от человека.

Он всюду рассуждает не качественно (по существу или нравственно), а количественно, понимая совершенство как полный набор существующих элементов. Например, семья — хороша, но узка, потому что не обеспечивает любовь ко всем людям. На самом же деле, семья отличается от человечества не количественно, а качественно.

Владимир Соловьев признает всеединство совершенством в смысле полноты. Совершенство, рассуждает он, должно иметь полное действие: в обществе, материальном мире. Но этот вывод произвольный – из всеединства можно сделать любые выводы, а не только эти. И вообще требовать чего-то определенного во имя всеединства – значит проявлять мономанию. Из тезиса всеединства не может вытекать никакой конкретный вывод или требование.

Философия Владимира Соловьева совмещает в себе мистицизм с материализмом. Как и в спиритизме, его мистика материальная и монистическая. На материалистическую философию Владимира Соловьева сверху наброшены религиозные одежды. Для Владимира Соловьева, пишет его биограф:

Мир видимый, материальный — призрачен. «Грубая кора вещества» распадается от прикосновения к подлинному бытию. И то, что нашим земным глазам кажется косной материей, есть явление духа, насквозь им пропитано. Сокровенная сущность мира духовна и светоносна; образ ее — «золотистая лазурь», небесный эфир, озаренный солнечными лучами. Она едина: всюду, в душе и в космосе, разливается один океан лазури, все собой заполняя и соединяя небо с землей и с человеком. Наконец, духовное всеединство не безличная стихия, не мертвая энергия: оно есть живое и личное бытие, человеческий образ. И этот образ — Женственная Красота.

С религиозной стороны, перед нами религия самопасения, с тем привлекаемым оправданием, что спасение вообще ненужно.

Для него нет двух миров, нет духовного и материального, нет добра или зла — существует единая божественная сущность, есть только всеединство и больше ничего. Поэтому всякое знание есть знание о Боге, знание религиозное, и всякое действие есть действие ради религиозных целей.

Он резко переосмысливает религию из Богопочитания в «богочеловеческое дело», которое совершается не только Богочеловеком, но и обычным человеком. Этим он отменяет религию как Истинную Веру и Богопознание: «Новая религия не может быть только пассивным богопочитанием или богопоклонением, а должна стать активным богодействием, то есть совместным действием Божества и человечества для пересоздания сего последнего из плотского или природного в духовное и божественное».

Духовность для него — это «сверхматериальность», а чудесность – «сверхнормальность», если использовать родственную Владимиру Соловьеву теософскую терминологию. Ничего сверхъестественного, как противоположного естественному, для Владимира Соловьева нет. Сам Владимир Соловьев так характеризует свои воззрения: «Я не только верю во все сверхъестественное, но, собственно говоря, только в это и верю. Клянусь четой и нечетой, с тех пор, как я стал мыслить, тяготеющая над нами вещественность всегда представлялась мне не иначе, как некий кошмар сонного человечества, которого давит домовой». То есть для него, если есть сверхъестественное, то естественное не существует.

При этом его вера распространяется вообще на все предметы: «Мы ощущаем предмет, мы мыслим его, но, кроме того, мы имеем непосредственную уверенность, что этот предмет существует помимо его отношения к нам. Это есть вера. Все существующее само по себе есть „вещь невидимая“».

Его учение о всеединстве не пантеизм, потому что это не теизм вообще. Тот, кто не признает существования личности, личного спасения через веру в Личного Бога как своего Спасителя – не может считаться теистом ни в каком смысле.

Он учит: «Тот мир, который, по слову Апостола, весь во зле лежит, не есть какой-нибудь новый безусловно отдельный от мира Божественного, состоящий из своих особых существенных элементов, а это есть только другое, недолжное взаимоотношение тех же самых элементов, которые образуют и бытие мира Божественного… Эти два мира различаются между собою не по существу, а только по положению».

С этой стороны, учение Владимира Соловьева есть чистый атеизм, являющийся вариантом учения Баруха Спинозы. Иррационалист и антиюридист, он не только растворяет Евангелие в философии, но и в такой философии, которая сама не делает конкретных оценок и определений.

Всеединство приравнивается Владимиром Соловьевым к Богу, и с ним происходят разные приключения в духе чистого мифотворчества. Мировая религиозно-мифологическая драма может описываться Владимиром Соловьевым и в поэтических, и в философских, и в религиозных терминах.

Так, в поэтическом соловьевском мифе Душа мира — София — выпадает из лона Отчего, и единство ее распадается на множественность, но элементы ее воссоединятся, и она вернется к Отцу.

В философии Владимира Соловьева всеединство имеет в себе начало движения, прогресса, и поэтому всеединство сдвинулось со своей первоначальной точки, и теперь необходимо движется к абсолютному единству, преодолевая по ходу дела мнимые препятствия.

грехопадение

Соловьевский религиозный миф о грехопадении и спасении теснее и иначе чем Христианство соединяет Божественную жизнь с жизнью тварного мира. В Божественной жизни предвечно происходит разделение: отделение души мира. Это «падение Софии» и является подлинным грехопадением вместо грехопадения Адама и собственно первородным грехом.

Согласно гностической схеме Владимира Соловьева, зло происходит из Божественного предвечного всеединства, которое несло в себе семена раздора: «Первоначальное происхождение зла может иметь место лишь в области вечного доприродного мира».

Он «объясняет»:

Возможность хаотического существования, от века содержащаяся в Боге, вечно подавляется Его могуществом, осуждается Его истиной, уничтожается Его благостью. Но Бог любит хаос и в его небытии, и Он хочет, чтобы сей последний существовал, ибо Он сумеет вернуть его к единству. Поэтому Бог дает свободу хаосу.

Отсюда – из внутрибожественной жизни – грех появился в мире, но это грех не в нравственном смысле, а в чисто монистическом: любой грех — это грех против единства. Грех это разделение единой сущности на отдельные сущности и сообщества.

Любая отдельность – личности, общины, церкви, государства – это грех. В то же время это грех не абсолютный, а условный, преодолеваемый в ходе необходимо совершающегося «богочеловеческого процесса», делает оптимистический вывод Владимир Соловьев из своей спинозистской системы.

самоспасение

Спасение – это возвращение к первоначальному единству. А поскольку всеединство уже есть, то нет ничего ложного в историческом процессе: нет ни одной ложной религии, ни одного ложного воззрения. Не ложен и материализм с атеизмом. Вообще, внутри всеединства невозможно ошибиться в теории и догматике. По-настоящему греховны и ложны, для Владимира Соловьева, только Православная Церковь и Христианское государство, поскольку абсолютно настаивают на своих верованиях и принципах.

Внутри всеединства спасение совершается само собой, не действием Божиим, но и не действием человека: «Ничего в отдельности не существует, все связано неразрывно внутренним и внешним образом». Поэтому спасение зависит и от Бога, и от нас, и от бездушной природы, и в то же время не зависит ни от кого и ни от чего конкретно.

Он говорит о «богоматериальном» совершенствовании мира:

Между реальным бытием духовной и материальной природы нет разделения, а существует теснейшая связь и постоянное взаимодействие, в силу чего и процесс всемирного совершенствования, будучи богочеловеческим, необходимо есть и богоматериальный.

Поэтому религия в собственном смысле ему не нужна, а нужна теософия, то есть многознание:

Задача не в том, чтобы восстановить традиционную теологию в ее исключительном значении, а, напротив, чтобы освободить ее от отвлеченного догматизма, ввести религиозную истину в форму свободно-разумного мышления и реализовать ее в данных опытной науки и таким образом организовать всю область истинного знания в полную систему свободной и научной теософии.

Богопочитание отменяется во имя имманентного процесса слияния мира в природное единство, поскольку, для Владимира Соловьева, Безусловное Начало (то есть Бог) «есть ничто, так как оно не есть что-нибудь, не есть какое-нибудь определенное, ограниченное бытие или существо наряду с другими существами, - так как оно выше всякого определения, так как оно свободно от всего».

Для Владимира Соловьева весь мир есть тело Бога, Он в него воплотился, но тело еще непрославленное, и только в этом отличие Владимира Соловьева от Джордано Бруно и других герметистов.

Сегодня еще нет полного единства, а значит, и дело спасения Христова совершилось лишь в зачатке. Спасения еще нет, для него необходимо трудиться всему человечеству в своей повседневной культурно-общественной деятельности. Человечество само призвано довести это дело спасения до конца, что делает религию Владимира Соловьева религией не спасения, а самоспасения.

Владимир Соловьев исповедует веру в самоспасение человека:

Вера в себя, вера в человеческую личность есть вместе с тем вера в Бога, ибо Божество принадлежит человеку и Богу, с той разницей, что Богу принадлежит оно в вечной действительности, а человеком только достигается, только получается, в данном же состоянии есть только возможность, только стремление.

Отсюда такое значение деятельности человека, который, согласно Владимиру Соловьеву, совокупно (синергически) с Богом готовит окончательное спасение: «Как воплощенный Бог спасает человечество, так воссоединенное с Богом человечество должно спасти всю природу; ибо как человечество в образе Церкви есть живое тело Христово, так весь природный мир должен стать живым телом возрожденного человечества. Вся тварь должна быть искуплена и введена в свободу славы сынов Божиих. В совокупности своей это есть дело вселенское, всемирно-историческая задача». В духе лурианической каббалы Владимир Соловьев называет эту деятельность «искуплением всемирного тела»: «У каждого есть при этом своя личная прямая обязанность: ибо каждый в собственном теле может содействовать искуплению всемирного тела».

Любая деятельность человека должна быть синергической работой по восстановлению всеединства. Это в прямом смысле самодеятельность, творчество, поскольку, согласно Владимиру Соловьеву: «Бог есть всемогущий Творец и Вседержитель, но не правитель земли и тварей, из нее происходящих».

Владимир Соловьев говорит: «Задача настоящего в наших руках; мы сами должны действовать для нравственного перерождения своей жизни». И отсюда следует «заповедь» о погружении в дела мира сего: «Без земли нет и неба для человека».

Это самоспасение Владимир Соловьев называет «соучастием» в деле спасения мира: «Человек дорог Богу не как страдательное орудие Его воли – таких орудий довольно и в мире физическом, – а как добровольный союзник и соучастник Его всемирного дела».

Владимир Соловьев верит, что этим путем человечество придет к полному преображению мира, к пересозданию его в «новую землю», к обожествлению мира, к одухотворению и «обожествлению плоти», к превращению природы и материи в Бого-материю. Он пишет: «В создании живого всемирного храма человечество должно содействовать Богу».

Разумеется, в системе Владимира Соловьева самоспасение и самодеятельность человека являются мнимыми, поскольку у Владимира Соловьева никто не действует самостоятельно и отдельно: ни Бог, ни человек. Всё совершается само собой: «Я один не могу на деле осуществить то, что должно, я один не могу ничего делать. Но, слава Богу, я один и не существую вовсе, мое бессильное одиночество есть только субъективное состояние, от меня самого зависящее… Вне этих ложных мыслей и этой дурной воли ничего в отдельности не существует, все связано неразрывно внутренним и внешним образом».

Итак, с одной стороны, спасение уже есть (ведь есть всеединство), и поэтому оно, собственно, и не нужно. А с другой – его еще нет, и следует с религиозным рвением созидать экуменическую церковь и глобальное государственно-общественное объединение.

По Владимиру Соловьеву, мир прогрессирует, хотя и отрицая веру во Христа, но для него, как адогматиста, это не важно. А Христианство по ходу истории только деградирует, превращаясь в свою противоположность.

Спасение совершается во «всечеловеческой» Церкви, которая обнимает собой весь мир, где ничто не отделяет верующих от неверующих. Граница между Церковью и не церковью проходит по линии общественно-культурного служения, а не по линии веры, иерархии и Таинств.

Гностики-активисты безусловно служат созиданию Царства Божия на земле, а подлинные христиане – не служат. Вне Церкви больше соловьевских «христиан», чем внутри нее. А внутри Церкви много врагов всеединства – это все православные христиане, поскольку настаивать на своей правоте значит совершать «грех разделения».

адогматизм

Догматика с порога отвергается: она не служит всеединству. Владимира Соловьева примиряет с Православной Церковью только то, что у Нее, якобы, нет единого, точного, определенного, развитого и имеющего обязательную силу вероучения. «В Восточной Церкви мы не находим определенного и развитого подлинного учения — этим отличается католическая церковь», - говорит Владимир Соловьев отнюдь не в похвалу католикам.

О Христианском исповедании догматов он отзывается как о не отражающем всю глубину Богопознания: «Кафолична и божественна истина церковная в соборном исповедании веры не потому, чтобы оно выражало окончательно всю полноту боговедения».

Вера в догматы Христианства для него не путь к Богопознанию, а подвиг смирения перед обязательными постановлениями Церкви, которые он сам, впрочем, попирает на каждом шагу: «Вселенская формула откровения, именно как вселенская, есть безусловная форма для нашей веры, ручающаяся за достоверность того, во что мы в ней верим, ибо и в происхождении этой формулы, и в ее принятии нами исполняется необходимое нравственное условие истинного ведения – самоотречение отдельного плотского ума и приобщение его уму Христову, то есть сущей истине».

Согласно Владимиру Соловьеву, Христианские догматы превосходят разум, непостижимы, и поэтому бесполезны для проповеди Христианства: «Метафизические догматы истинного христианства при всей их внутренней достоверности, несомненно, превышают уровень обыкновенного человеческого рассудка и потому не могут служить и никогда не служили начальными средствами убеждения в истине нашего исповедания людей, ему чуждых».

Естественно поэтому, что религии у него вообще отведено место незначительное: «Не в нашей личной власти соединить себя всецело с Божеством, спасти человечество и переродить природу мира. Поэтому религия и не говорит никому из нас лично: сливайся с Божеством, спасай человечество, возрождай вселенную. Но в нашей власти молиться Богу, помогать нуждающимся ближним и исправлять собственную природу воздержанием». Итак, замечает по этому поводу о. Михаил Помазанский, «выходит: ни себе, ни другим, ни себя спасай, ни человечество… Вот какое унылое положение выпадает по этому взгляду на долю личности, на долю индивидуального человека в искании Царствия Божия».

Догмат Халкидонского Собора в изложении Владимира Соловьева

Владимир Соловьев утверждает:

Действующим и образующим началом является разум человеческий, и результатом является человеко-бог, то есть человек, воспринявший божество, а так как воспринять божество человек может только в своей безусловной целости, то есть в совокупности со всем, то человек-бог необходимо есть коллективный и универсальный, то есть всечеловечество или Вселенская Церковь.

Особенно вредные плоды принесла светская мистическая обработка Владимиром Соловьевым Халкидонского догмата. По мысли Владимира Соловьева, Богочеловечество Господа Иисуса есть восстановление первоначального некогда бывшего Богочеловечества. При этом он сам пытается смело утверждать, что это его учение «безусловно тождественно с догматическими определениями Вселенских Соборов V - VII веков».

Так как высшим, сознательным проявлением мировой души является человечество, то обратное воссоединение Бога с миром, с мировой душой должно совершиться в человечестве. Оно совершается чрез вочеловечение, воплощение Божие, чрез Богочеловечество Господа Иисуса Христа. Божественное начало, Логос, со своей стороны само стремится к соединению с мировой душой. Так происходит соединение двух начал, Божественного и человеческого. при чем «первое представляет собою элемент действующий, определяющий, образующий или оплодотворяющий, а мировая душа является пассивною, которая воспринимает идеальное начало и воспринятому сообщает материю для его развития, оболочку для его полного обнаружения». Бог воплотился, Логос соединился с Софией. Этим открыт путь к богочеловечеству вселенскому.

аморализм

Соловьевская мифология в приложении к области нравственности выступает как яркий аморализм.

Спасение состоит не в Искуплении от греха, проклятия и смерти, а в соединении всего и вся, то есть лжи и истины, зла и добра: «Бог перерождает и спасает погибающую природу, превращая ее ложь в истину, ее злобу в добро».

У Владимира Соловьева происходит превращение зла в добро: «Зло деторождения может быть упразднено самим же деторождением, которое чрез это становится добром». Для него зло превращается в добро, даже если это зло сознательное: «Не может же существовать атеизм без какой-нибудь положительной, доброй цели в общем, каковы бы, впрочем, ни были его особые отрицательные причины в каждом случае».

Всеединство отрицает собой все различия, и в том числе различие между добром и злом. Осуждение греха объявляется ложью, поскольку человек отделяет добро от зла, и тем самым совершает «грех разделения». Надо ни в коем случае не судить, а только соединять всё в более высоком единстве.

Нравственность для Владимира Соловьева неприемлема как развивающая отдельность личности. Поэтому христианин призван любить людей безразлично, его альтруизм не должен иметь никаких границ: «Логические требования альтруизма всеобъемлющи, разум не знает пристрастий и перегородок, и в этом он совпадает с тем чувством, на котором психологически опирается альтруизм. Жалость также универсальна и беспристрастна, и в ней человек доходит до уподобления Богу, п. ч. обнимает одинаковым участием всех без различия: и добрых, и „врагов истины“, и людей, и демонов».

Для преодоления зла Владимир Соловьев предлагает естественные средства, в частности, половую любовь: «Человек лишен целости своего существа и своей жизни, и в истинной, целомудренной любви к другому полу он стремится, надеется, мечтает восстановить эту целость»; или через физический акт деторождения: «Физический факт деторождения и зачатия… есть некоторое искупление греха».

Так же материалистически он обосновывает нравственность: «Солидарность с живыми существами — одна из вечных, незыблемых основ нравственной жизни человечества». На каком основании он делает такой внеморальный вывод? На том, что «человек, как и животное, живет общею жизнью вселенной».

Для пророка всеединства нет и не может быть личной нравственности: «Нравственность никогда не была только делом личного чувства или правилом частного поведения».

По словам Владимира Соловьева, для него безразлично: вложено ли понятие о добре и зле Богом в человеческую душу, или добро и зло возникли в процессе эволюции. Он учит: «Продукт ли длинного ряда видоизменений животных организаций или непосредственное произведение высшего творческого акта, человеческая природа во всяком случае существует со всеми своими отличительными чертами, между которыми важнейшее место занимают черты нравственные»[1].

Мораль присуща не только людям, но и животным. «Животные, - учит Владимир Соловьев, - бывают добрыми и злыми, но различие добра и зла, как таковых, не существует в их сознании». Для Владимира Соловьева безнравственным может быть и несвободное существо: «Животное действует по худому нраву, который оно не само себе создало».

Владимир Соловьев смело излагает свое учение:

Мы различаем животных свирепых и кротких, смелых и трусливых и т. д., и хотя эти качества самими животными не сознаются как добрые или злые, но у людей те же самые качества уже оцениваются как добрая или дурная натура… Вот уже некоторый предмет для нравственной философии и задача для ее практического приложения, хотя о свободе воли здесь нет и речи.

Более того, согласно Владимиру Соловьеву, животные добродетельнее многих людей:

Многие животные по природе добродетельнее многих людей. Супружеская добродетель голубей и аистов, материнская любовь кур, кротость ланей, верность и преданность собак, доброта тюленей и дельфинов, трудолюбие и гражданская доблесть пчел и муравьев и т. д. – все эти отличные качества, украшающие наших меньших братьев, далеко не составляют преобладающих свойств человеческого большинства.

Не отказывает Владимир Соловьев животным и в начатках религии:

Чувство благоговения в зачаточных степенях и формах уже находится у животных. Нелепо искать у них религии в нашем смысле, но то общее элементарное чувство, на котором изначала держится религия в душе всякого человека, – именно чувство благоговейного преклонения перед чем-то высшим – зарождается безотчетно и у других тварей, кроме человека.

С точки зрения Владимира Соловьева, нравственность присуща и минералам, и растениям:

Камни и металлы отличаются от всего прочего своим крайним самодовольством и консерватизмом; если бы от них одних зависело, природа никогда бы не вышла из непробудного сна, но зато без них ее дальнейший рост не имел бы твердой почвы и опоры. Растения в неподвижных грезах безотчетно тянутся к свету, теплу и влаге.

Он учит, что нравственен закон всемирного тяготения, нравственно невольное тяготение «всех ко всем»:

Вопреки своему эгоизму никакое существо не может устоять в своей отдельности: неодолимою силою влечется оно и тяготеет к другому и только в связи со «всем» находит свой смысл, и свою истину. Этот всеобщий смысл, который есть то, что истинно есть, проявляется прежде всего в законе всемирного тяготения, образующего вещественную солидарность мира.

Владимир Соловьев соглашается с Сен-Симоном в том, что «материя имеет права», и, в частности, «право на свое одухотворение. Она имеет право на нашу помощь для ее преобразования и возвышения. Вещи (отдельные. - AM.) не имеют прав, но природа или земля не есть только вещь, она есть овеществленная сущность, которой мы можем, а потому и должны способствовать в ее одухотворении».

В довершение всего, для Владимира Соловьева и то, что совершается по принуждению, тоже может быть нравственным, например, строительство пирамид рабами: «Принудительное свойство этого собирательного подвига, не позволяя приписывать ему идеальное достоинство, не лишает его, однако, вовсе нравственного значения».

На деле Владимир Соловьев приходит к нравственному релятивизму: у него добро может стать злом, а зло необходимо становится добром в «богоматериальном» процессе.

Он учит о совместности Бога со злом, потому что зло – лишь «относительно»: «Нельзя допустить ни того, чтобы Бог утверждал зло, ни того, чтобы Он отрицал его безусловно… Бог допускает зло, поскольку имеет в своей Премудрости возможность извлекать из зла большее благо, или наибольшее возможное совершенство, что и есть причина существования зла».

Согласно Владимиру Соловьеву, и людям нельзя отрицать зло безусловно: «Зло есть нечто служебное, и отрицать его безусловно значило бы относиться к нему неправедно. И к злу мы должны относиться по-Божьи, то есть, не будучи к нему равнодушными, оставаться, однако, выше безусловного противоречия с ним и допускать его – когда оно не от нас происходит – как орудие совершенствования, поскольку можно извлечь из него большее добро».

Он способен понять добро и зло лишь как силу. Отсюда следующее его утверждение: «В человеке святом актуальное благо предполагает потенциальное зло: он потому так велик в своей святости, что мог бы быть велик и во зле; он поборол силу зла, подчинил ее высшему началу, и она стала основанием и носителем добра». Он не сознает, что зло и добро не находятся ни в каком соотношении, они не порождены одним источником.

В конце жизни, в «Трех разговорах», аморализм и анархизм Владимира Соловьева ярко отразились в рассказе об афонском страннике Варсонофии, который учил не думать о грехах, чтобы не быть злопамятным: «Грех один только и есть смертный — уныние, потому что из него рождается отчаянье, а отчаянье это уже собственно и не грех, а сама смерть духовная». «Странник» учит: «В день 539 раз греши, да главное не кайся… Придут мысли о грехах, так ты в театр, что ли, сходи, или в компанию какую-нибудь веселую, или листы какие-нибудь скоморошеские почитай»…

идеология

Мысль и жизнь Владимира Соловьева полностью принадлежит абсурдному миру массовых гностических идеологий. Этот мыслитель, отрицавший личность, свободу воли, справедливость и право, в политике тем не менее всегда исповедовал либерализм.

Абсолютная статичность учения о всеединстве сочетается у Владимира Соловьева с верой в мировой прогресс. Этот прогресс, во-первых, происходит необходимо, что у Владимира Соловьева значит — стихийно. А во-вторых, саморазвитие мира происходит помимо отношения человека с Богом.

Владимир Соловьев всеми силами хочет уверить читателя, что внутри всеединства все-таки что-то происходит, хотя из его метафизики следует полная неподвижность единой сущности и ее безотносительность к человеку.

«Наше дело», то есть дело каждого христианина, есть царство Христово, а так как царство Христово имеет право владеть и править миром, то мы должны принимать то, что этому делу достойно служит, и отвергать то, что ему противно. «На почве христианской религии,— изъясняет Владимир Соловьев, — ни сохранение, ни разрушение каких бы то ни было мирских порядков сами по себе не могут нас интересовать. Посему мы должны заботиться не о сохранении и укреплении, во чтобы то ни стало, данных социальных групп (всех наших общественных форм и отношений), напротив об их перерождении и преобразовании в христианском духе, в духе высшей правды».

Посему ни государство, ни семья, ни нравственность не могут интересовать соловьевского лжехристианина, и сами по себе не имеют никакого значения. Их нужно преобразовывать по идее высшей правды и, по изъяснению Владимира Соловьева, каждый обязан делать это в пределах своего призвания.

Поэтому, настаивает он, должно быть запрещено поддерживать Церковные, нравственные, семейные, государственные устои. Он осуждает консерваторов за то, что прогресс «вызывает у них опасения за нравственные устои общества… Религия, семья, собственность сами по себе, то есть одним фактическим своим существованием, не могут быть нормальными нравственными основами общества, и задача не в том, чтобы поддерживать эти учреждения во что бы то ни стало в их statu quo, а в том, чтобы сделать их сообразными с единственною нравственною нормой, чтобы всецело прониклись они единым истинным началом».

Владимир Соловьев утверждает, что идею либерального прогресса ввело в сознание людей именно Христианство. Установив «христианскую» родословную идеи прогресса и развития, он вводит в то же родство и либерализм, разумеется, трактуя консерватизм, как принцип противохристианский. Идея царства Божия есть идея преобразовательной деятельности в человечестве; следовательно ей сроден и вполне отвечает принцип либерализма. Напротив, консерватизм, охраняя существующее, не принимая участия в поступательном ходе царствия Божия и, как выражается Владимир Соловьев, «не помогая Богу и заставляя Его делать то, что должен делать сам человек», прямо противен Христианству, которое только в том и состоит, что Божие стало вместе с тем делом вполне человеческим.

Даже в Божественную жизнь Владимир Соловьев вводит стихийное начало стремления, вынуждающее Самого Бога к участию в определенном процессе, подчиняющее Его тому процессу, который должен вознести мир из состояния чистой материальности и косности к высшим, совершеннейшим формам бытия. Но движение это совершенно мнимое, поскольку всеединство не допускает ничего нового, ничего случайного, ничего единичного.

Христос есть всего лишь высшее звено в ряду теофаний (богоявлений), увенчивающее прежде бывшие теофании. Для Владимира Соловьева «религиозное развитие есть процесс положительный и объективный, это есть реальное взаимодействие Бога и человека — процесс богочеловеческий… Но этот процесс воссоединения человечества с Божеством во Христе не закончился, а только начинается в церкви и с церкви, которая есть именно это человечество, воссоединяемое с Божеством — во Христе, тело воплотившегося Божественного Логоса».

Цель прогресса «есть откровение царства Божия или совершенного нравственного порядка», то есть восстановление утраченного всеединства.

София также «не есть только бездейственный образ в уме Божием, а живое духовное существо, обладающее всею полнотою сил и действий. Весь мировой и исторический процесс есть процесс ее реализации и воплощения в великом многообразии форм и степеней».

Общий прогресс должен увлекать за собой и Церковь. На этом основании Владимир Соловьев предписывает Церкви закон догматического развития. Все то, что составляет Церковь — догматы, Таинства, иерархия, мораль — суть внешние выражения внутреннего богочеловеческого процесса, который совершается в человечестве. Так как этот процесс происходит непрерывно, и дело Божие постоянно совершенствуется, идет вперед, то и все в Церкви должно изменяться сообразно с этим ростом богочеловеческого организма. Таким образом, Церковь должна менять все свои составные части — догматы, Таинства, законы — с каждым новым моментом своего развития.

В схеме Владимира Соловьева процесс развития мира к Царству Божию на земле имеет оборотную сторону: исторический регресс Церкви. Он утверждает: «Со времени Пришествия Христова внутренно подорваны международные войны, бесправность общественных классов и казни преступников. Пусть этой внутренней перемене понадобилось восемнадцать веков, чтобы хотя отчасти выйти наружу, и пусть это обнаружение становится заметно как раз в то время, когда его первая двигательная причина – христианская вера слабеет и, по-видимому, исчезает на поверхности сознания, – все-таки эта перемена отношения к старым языческим устоям общества внутренно проникает душу человечества и все более и более обнаруживается в его жизни».

Владимир Соловьев отрицает свободу воли, однако настаивает на либеральных «свободах», поскольку правильно сознает, что это свободы разные. Он превозносит либеральные действия «мироулучшительной партии», но только не действия властей в отмщение в наказание делающему злое [2].

Главное для него – самоспасение человечества, а государственное или церковное властное действие нарушает ту фантастическую концепцию, что человечество спасается само собой без воздействия извне. Владимир Соловьев пишет: «Помощь высшего Добра человеку не может состоять в насиловании злой воли или внешнем уничтожении полагаемых ею препятствий на пути осуществления Царства Божия. Человечество в людях и народах должно само пережить и перемочь эти препятствия, которые являются не только в виде личной злой воли, но и в виде сложных порождений злой воли собирательной».

Государство для Владимира Соловьева имеет целью общую пользу, но оно осуществляет ее не фактически, а лишь юридически, то есть следит за тем, чтобы каждый, стремясь к своей выгоде, не нарушал равновесия с выгодами других; поэтому право есть понятие чисто отрицательное.

Однако полнее всего «богочеловеческая связь» реализуется не в Церкви и не в государстве, а в гражданском обществе, которое изображается как наивысшее достижение «богочеловеческого» развития: «Христианство, возвышая религию над государством, создавая Церковь, тем самым освобождает и общество от государственного всевластия, образует свободное самостоятельное общество».

Владимир Соловьев воображает дело так:

Свободно преклоняясь пред церковным авторитетом, принимая от Церкви незыблемые начала правды и добра, "лучшие люди" христианского общества должны cообразно этим началам и под охраной и покровительством государства направлять и руководить все общественные силы к их высшей цели… Эта цель есть… пересоздание этой нашей человеческой и мирской деятельности по образу и подобию христианской истины, воплощение Богочеловечества.

Здесь Владимир Соловьев поднимается до уровня, так сказать, магического либерализма, когда общественная деятельность отождествляется с процессом «воплощения Богочеловечества».

В учении Владимира Соловьева присутствуют все мотивы светского мистицизма: мистика времени (прогресс, регресс, механика прихода антихриста), мистика коллектива (человеко-бог, всечеловечество), мистика пространства (Россия и Ватикан, Ватикан и Санкт-Петербургский царь, опасность с Востока).

В его мысли определяющими являются коллективистские социальные мотивы, что характерно для интеллектуальной моды его времени.

Самоискупление, совершаемое человечеством, охватывает собой и спасение «социальных стихий»: «Богочеловеческая связь должна быть восстановлена не только индивидуально, но и собирательно, и поэтому, чтобы возродить все человечество, христианство должно проникнуть не только его личные, но и общественные стихии». «Богочеловеческая связь» обнаруживается Владимиром Соловьевым в любом совместном действии и любом сочетании сущностей или коллективов, например, «в свободном сочетании церкви и государства».

Для Владимира Соловьева, как идеолога, нормальное общество есть «свободная общинность» в славянофильском, анархическом и в то же время либеральном ключе. Владимир Соловьев осуждает всякое «самолюбие и обособление»: личное, народное, местное. «Мир стоит и держится и существует лишь вольным или невольным единением всех. Где то существо, где та вещь в мире, которая может устоять в своей отдельности?»

Тотальный материалистический взгляд на мир естественно сочетается у Владимира Соловьева с отрицанием свободы. В системе Владимира Соловьева нет буквально ни островка свободы: все развивается необходимо и стихийно в ходе прогресса к всеединству, насильственно преодолевая все личное и существенное.

Свободы нет, потому что, во-первых, всё развивается необходимо, а во-вторых, потому что личность или единичность не существует.

Он исповедует свой детерминизм: «Всякое действие человека определяется… достаточными основаниями, без которых оно произойти не может, а при которых происходит с необходимостью». Таким образом получается, что любое действие, даже преступление, предательство Иудой Христа, является необходимым, а не свободным действием.

мистика коллектива

Человек, по Владимиру Соловьеву, достигает спасения в Христе не индивидуально, а вместе со всем миром. Его личная судьба зависит от судьбы всего человечества и мира. И эта личная судьба состоит в уничтожении личности человека, которая, впрочем, для Владимира Соловьева и так не существует.

И грехопадение, и спасение происходит в сфере всеединства, помимо личностей.

Любой грех — это грех против коллектива, и в то же время любой грех есть грех не личный, а коллективный. Так об этом учил еще Федор Достоевский, утверждая, что греха единичного нет.

Сама личность есть продукт греха и должна быть превзойдена: «Род существует действительно только в особях, но и особи действительно существуют только в роде. Общество слагается из лиц, но и лица живут только в этом сложении и гибнут в одиночестве».

Владимир Соловьев так соединяет личность и коллектив, что личность в собственном смысле перестает существовать. Для него личность и общество одно и то же: «Общество есть дополненная или расширенная личность, а личность – сжатое, или сосредоточенное, общество». Если относительно общества – это незаслуженная похвала, то признать личность «обществом» значит уничтожить всякое понятие о личности.

Спасение от «греховной» отдельности Владимир Соловьев видит в коллективизме, «в социальной солидарности, восстановляющей чрез чувство жалости нравственное единство уже раздробленного физически человека».

Необходимо отметить влияние на Владимира Соловьева Огюста Конта. Владимир Соловьев повторяет за Контом, что «миром управляют и двигают идеи»; общество есть своеобразный организм, живущий и развивающийся по сознательным идеям.

У Владимира Соловьева истину познает не человек, а универсальный человеко-бог. Он учит об «истинном человеко-боге», который есть соборный индивидуум:

Воспринять Божество человек может только в своей истинной целости, во внутреннем единстве со всем; следовательно, воистину обожествленный человек, или истинный человеко-бог непременно есть соборный или кафолический – всечеловечество или вселенская Церковь… Богочеловек индивидуален, истинный человеко-бог универсален.

Согласно монистическому воззрению Владимира Соловьева, личность в принципе неотделима от окружающего мира, а ее отдельность лишь фантазия: «Роковая отдельность человеческого "я" ото всего другого заключается только в том, что он представляет ее себе роковою. Он тоже есть жертва самовнушения».

Личность лишь обозначена отношениями внутри социума: «Только относясь к другим как к лицам, индивидуальный человек и сам определяется как лицо. Каждое единичное лицо есть только средоточие бесконечного множества взаимоотношений с другим и другими». То есть человек сам по себе – не человек.

Никакой отдельности и личности вообще не существует:

Понятие живого индивида, как существа безусловно простого и единичного, должно быть признано отвлеченною фикцией, за которою могут стоять только умы, лишенные научного образования или, по крайней мере, незнакомые с новейшими результатами естественных наук.

Владимир Соловьев отрицает свободу воли, объявляя ее фантазией. При этом он прибегает к откровенной софистике, объявляя, например, что свобода несвободна, или что воля может действовать невольно: «Иметь только свою волю значит для нас не иметь воли, быть несвободными. Ибо наша воля уже подчинена греху, подчинена по рождению, то есть невольно».

«Я не говорю, что такой свободы воли нет, – я утверждаю только, что ее нет в нравственных действиях», - сообщает Владимир Соловьев.

Владимир Соловьев отрицает личное самосознание: «"Я", как только акт самосознания, лишено само по себе всякого содержания, есть только светлая точка в смутном потоке психических состояний».

Психическая деятельность не имеет индивидуального характера ни у животных, ни у человека: «Статика человеческой жизни определяется наследственностью и преданием, а ее динамика – исторические движения народов – обусловливается особыми внушениями собирательной общей воли». Психическая деятельность человека детерминирована, с одной стороны, безличным, родовым, наследственным, инстинктивным сознанием, а с другой стороны, влиянием общественной среды, воспитанием, внушением, исторической наследственностью.

Бессмертие души в христианском смысле Владимир Соловьев объявляет фикцией: «Это бессмертие совсем не предполагает субстанциальности душ самих по себе. Возможно мыслить каждую душу вовсе не как отдельную самостоятельную субстанцию, а лишь как одно из множества нераздельно между собою связанных, постоянных и, следовательно, бессмертных отношений Божества к какому-либо всеобщему субстрату мировой жизни».

Уничтожая личность, Владимир Соловьев в то же время признает ее самоценность, поскольку в духе герметизма объявляет душу частицей Божества (то есть всеединства). Для него «личность человеческая имеет безусловное значение. Человеческая личность только потому может свободно, изнутри соединяться с Божественным началом, что она сама в известном смысле божественна, или точнее – причастна Божеству».

Однако трудно оценить, насколько велико это «безусловное» значение личности. Дело в том, что Владимир Соловьев уточняет, что для него вообще всё безразлично причастно Божеству, и поэтому «существа не имеют подлинного бытия в своей отдельности или в безусловном обособлении». Он говорит: «Множественность существ не есть множественность безусловно отдельных единиц, а лишь множественность элементов одной органической системы, обусловленной существенным единством их общего начала».

культура

Несмотря на свой воинствующий антиэстетизм в духе эстетики Чернышевского-Писарева, Владимир Соловьев пытается сложить свое учение о культуре. Здесь он сталкивается с предсказуемыми трудностями: на самом деле культура — это чистое апрактическое наслаждение красотой, она многообразна и идеальна. И то и другое немыслимо в соловьевской системе.

С одной стороны, «добро через культуру призвано организовать бытие на пути к всеединству». Культура — это способ упразднения эгоизма, то есть индивидуальности человека.

С другой, Владимиру Соловьеву явно не хватает «материальности» в культуре и искусстве. Ему недостаточно наслаждаться ароматом цветка: он хотел бы его съесть или на него сесть.

И в искусстве, как ранее в философии и религии, Владимиру Соловьеву не достает «жизни». Он определяет красоту как «введение вещественного бытия в нравственный порядок через его одухотворение, продолжение начатого природой художественного дела в свете будущего мира, иными словами, чувственное воплощение в материальном мире истины и добра».

Искусство для Владимира Соловьева — это теургия, «пересоздание эмпирической, природной действительности с точки зрения реализации в ней божественного начала». Это алхимическое «превращение физической жизни в духовную, создание вселенского духовного организма». В этом отношении он является типичным представителем декаданса и выступает как родоначальник русского символизма.

Для Владимира Соловьева произведения искусства прямо божественны, бессмертны и должны являться объектом культа. Для полной красоты требуются, по Владимиру Соловьеву:

1) непосредственная материализация духовной сущности и 2) всецелое одухотворение материального явления как собственной неотделимой формы идеального содержания… при непосредственном и нераздельном соединении в красоте духовного содержания с чувственным выражением, при их полном взаимном проникновении материальное явление, действительно ставшее прекрасным, то есть действительно воплотившее в себе идею, должно стать таким же пребывающим и бессмертным, как сама идея.

Культура должна совпасть с религией, где поэты будут жрецами в прямом смысле слова:

Искусство, обособившееся, отделившееся от религии, должно вступить с нею в новую свободную связь. Художники и поэты опять должны стать жрецами и пророками, но уже в другом, еще более важном и более возвышенном смысле: не только религиозная идея будет владеть ими, но и они сами будут владеть ею и сознательно управлять ее земными воплощениями.

Искусство, для Владимира Соловьева, это «пресуществление»:

Совершенное искусство в своей окончательной задаче должно воплотить абсолютный идеал не в одном воображении, а и в самом деле, - должно одухотворить, пресуществить нашу действительную жизнь.

Цель искусства – «преображение»:

В природе темные силы только побеждены, а не убеждены всемирным смыслом, самая эта победа есть поверхностная и неполная, и красота природы (в отличие от красоты человеческого искусства) есть именно только покрывало, наброшенное на злую жизнь, а не преображение этой жизни.

Несмотря на подчеркивание духовности искусства, на самом деле оно совпадает у Владимира Соловьева с человеческой деятельностью вообще. «Эстетическая связь искусства и природы… состоит не в повторении, а в продолжении того художественного дела, которое начато природой, - в дальнейшем и более полном разрешении той же эстетической задачи», - настаивает Владимир Соловьев.

Это мечта, но не потусторонняя, иномирная мечта романтизма, а гностическая вера в будущее. Согласно Владимиру Соловьеву, «всякое ощутительное изображение какого бы то ни было предмета или явления с точки зрения его окончательного состояния, или в свете будущего мира, есть художественное произведение».

оккультизм

Как Достоевский и нравственные монисты, Владимир Соловьев во всем своем творчестве колеблется между оптимистическим и пессимистическим гнозисом (почему, кстати, предсмертная «Повесть об Антихристе» отнюдь не свидетельствует о его переходе к здравым воззрениям).

Владимир Соловьев в принципе отрицает личное познание человеком чего бы то ни было, а допускает лишь участие делом в восстановлении всеединства. Однако иногда ему приходится что-либо объяснять, и тогда он, как правило, прибегает к идеям гностицизма и герметизма.

Для Владимира Соловьева человек — это маг, активно действующее связующее звено между божественным и тварным миром, в нем «природа перерастает саму себя и переходит (в сознании) в область абсолютного», он призван «сомкнуть» богочеловеческую цепь мироздания, чтобы небо сочеталось с землею.

Раз идеал лишь творится человечеством (или, как кощунственно выражается Владимир Соловьев, «богочеловечеством»), то нужен не святой, не аскет, не философ, а новый деятель в духе пророчицы Нью-Эйдж Элис Бейли.

Владимир Соловьев пишет:

Весь мир… нуждается в помощи, и помочь ему в состоянии не безволие аскета, отрешившегося от всякой жизни и жизненной среды, и не умственное созерцание философа, живущего только мыслию в области идей, а живая сила целой человеческой личности, обладающей безусловным значением не в отрицательной только потенции и не в идее только, а в положительной действительности.

Владимир Соловьев ставит перед человеком такие чисто магические задачи, как, например, чтобы «наша чувственная душа стремилась к оживотворению материи духовными силами». Или: «Истинная задача нашей чувственной жизни – возделывать сад земли – превращать мертвое в живое, сообщать земным существам большую интенсивность и полноту жизни, – животворить их». Понятно, что это оживотворение – чисто оккультное, поскольку живую природу невозможно оживотворить более, нежели она есть.

Обнаруживается у Владимира Соловьева и «Мировая Душа — София», и ключевая гностическая идея микрокосма, которая указывает на магическую роль человека в мироздании: «Человек, нравственно соединяясь с Богом в истинной молитве, соединяет с Ним не себя только, но и других; он становится одним из связующих звеньев между Богом и творением, между божественным и природным миром. Воля человеческая, свободно отдаваясь воле Божией, не поглощается ею, а сочетается с нею и становится новою богочеловеческою силою, способною творить дела Божии в мире человеческом».

Для Владимира Соловьева Христос есть только идеальный тип, с которого он берет черты для изображения измышленного им богочеловеческого процесса. Поэтому, в духе учения Джордано Бруно, он ожидает нового окончательного Боговоплощения: «воплощения абсолютного смысла в мире как в живом организме Божества».

спиритизм

На протяжении почти десяти лет Владимир Соловьев участвует в спиритических сеансах: «Я некоторое время серьезно интересовался спиритизмом и имел случай убедиться в реальности многих из его явлений; но практическое занятие этим предметом считаю весьма вредным и нравственно, и физически».

«Обман спиритизма, - пишет он в 1882, - не в том, что он утверждает реальное общение двух миров, а в том, что он упускает из виду идеальные и нравственные условия для такого общения, основывая его не на вере и нравственном подвиге, а на внешнем и случайном факте».

Владимир Соловьев развивает идеи теософии, определяя ее как соединение теологии, философии и науки, что не сильно отличается от «тайной доктрины» Е. П. Блаватской.

Собственно о теософии Блаватской Владимир Соловьев писал, называя ее «необуддизмом»:

Если Е. П. Блаватская положила всю свою душу в пропаганду необуддизма, то при всей несостоятельности и ложности этого учения, как целого, при всех неправильных сторонах ее собственной деятельности, шарлатанской и крайне неразборчивой на средства, всё-таки нельзя отнестись к ней с безусловным осуждением и отказать ей в некоторой относительной правде.

Владимир Соловьев одобряет православное монашество и оккультизм именно за неразличение материи и духа. «Дыхание, - учит он, - есть основное условие жизни и постоянный способ общения нашего тела с окружающую средой. Для власти духа над телом может быть только желательно, чтобы эта основная функция находилась под управлением или "контролем" человеческой воли. Сознание этого издревле и повсюду повело к различным аскетическим приемам относительно дыхания. Практику и теорию таких упражнений мы находим и у индийских отшельников, и у кудесников древних и позднейших, и у монахов Афона и других монастырей того же типа, и у Сведенборга, и в наши дни – у Томаса Лэк-Гарриса и у Лоренса Олифанта». Л. Олифант здесь – член оккультного «Братства новой жизни», созданного американским лжепророком Т. Лейк Харрисом (Thomas Lake Harris).

юдофил

Российская еврейская печать нач. XX века именует Владимира Соловьева «христианским философом-юдофилом».

Юдофильская софистика Владимира Соловьева не отличается тонкостью. Он голословно отрицает какое-либо принципиальное противоречие между этическими принципами Талмуда и Нового завета. Согласно Владимиру Соловьеву, в Талмуде и других сочинениях иудаистов нет законов, обязывающих евреев ненавидеть христиан. Поскольку такие законы там все-таки есть, то Владимир Соловьев объявляет их не имеющими практической силы «благодаря высшим принципам талмудической этики».

На смертном одре Владимир Соловьев молился за еврейский народ и читал псалом на иврите. В синагогах читались молитвы за упокой души Владимира Соловьева — одного из «праведников народов мира».

«Можно безошибочно утверждать, — пишет Ф. Гец, — что со смерти Лессинга не было христианского ученого и литературного деятеля, который пользовался бы таким почетным обаянием, такой широкой популярностью и такой искренней любовью среди еврейства, как Вл. С. Соловьев, и можно предсказать, что и в будущем среди благороднейших христианских защитников еврейства, рядом с именами аббата Грегуара, Мирабо и Маколея, будет благоговейно, с любовью и признательностью упоминаться благодарным еврейским народом славное имя Вл. С. Соловьева».

концепты

Абсолютная ценность человека, Адогматизм, Альтруизм, Аморализм, Андрогин, Анонимное христианство, Антиаскетизм, Антитеоретизм, Антиформализм, Апокалиптика, Атомы, Бог (в гностицизме), Богоматерия, Богословие (в модернизме), Богочеловеческий процесс, Богочеловечество, Божественное ничто, Будущее, Вера в человека, Весь мир, Вещество, Внутреннее — внешнее, Возрождение (миф), Воплощение, Воскресение тел, Все вещи вместе, Всеединство, Всеобщее спасение, Всепрощение, Всечеловечество, Гностический пророк, Гражданское общество, Грех (в гностицизме), Догматическое развитие, Душа (в гностицизме), Душа = телу, Душа мира, Естественное сверхъестественное, Женское начало, Живая природа, Жизнь, Запад, Индивидуально-коллективное, Искусство (в гностицизме), Истина (в гностицизме), Католическая церковь (миф), Коллективное спасение, Культура, Ложь, Материализм, Мир этот = мир иной, Мистика времени, Мистика коллектива, Мистика полноты, Мистика пространства, Монизм, Мужское начало, Невозможно ошибиться, Никто не знает всей правды, Новый человек, Нонконформизм, Общее (ложное), Онтологическая нравственность, Организм, Органическая концепция общества, Очищение сущности, Плирома, Познание (в гностицизме), Полемика против доказательств, Полемика против чудес, Политическая свобода, Половая любовь, культ, Практика, Превращение, Причинно-следственная связь, Прогресс, Против Ветхого завета, Против личности, Процесс, Развитие, Революция, Регресс, Самоискупление, Самоспасение, Сверхматериальное, Светская религия, Семья в гностицизме, Синергия, Смешение государства и Церкви, Совпадение противоположностей, София, Спасение (гностическое), Спасение природы, Спаситель (в гностицизме), Творчество, Теургия, Троичность, Уверенность помимо веры, Универсальная индивидуальность, Упадок, Уровни, Филосемитизм, Философия (в гностицизме), Франциск Ассизский, Халкидонский догмат в изложении школы Владимира Соловьева, Царство Божие на земле, Церковь (в гностицизме), Человеко-бог, Человечество, Чем хуже, тем лучше, Чудо (посюстороннее), Эволюция, Эгоизм

источники


Сноски

  1. ↑  Соловьев, В. С. Оправдание добра / Отв. ред. О. А. Платонов. — М.: Институт русской цивилизации, Алгоритм, 2012. — С. 122. — 656 с. — ISBN 978-5-4261-0002-2.
  2. ↑ Рим. 13:4
Источник — https://dvagrada.ru/w/index.php?title=Соловьев_Владимир_Сергеевич/Воззрения&oldid=89618