Диалог (в гностическом обществе)
- У этого термина существуют и другие значения, см. Диалог (значения).
способ общения тех, кто отрицает осмысленный порядок. Диалог на патологическом языке. Синонимы: компромисс и бесстыдство. Противоположен общению перед лицом Истины.
определение
Подлинный диалог запрещен современным государством, осуждается обществом и модернистами внутри Церкви. Допускаются исключительно сочинения идеологов и модернистов и непременно в их кораническом виде, то есть в единственно принятом истолковании:
- «Насколько мы знаем, в тоталитарных империях запрещено обсуждение тех гностических истин, которые эти режимы думают воплощать. Национал-социалисты подавляли обсуждение расового вопроса, советское правительство запрещает обсуждение и развитие марксизма. Принцип Гоббса относительно того, что авторитет Священного Писания зависит от правительственной санкции и что публичное истолкование Писания должно находиться под контролем правительства, осуществлен в СССР, где коммунизм сводится к „линии партии“. Линия партии может изменяться, но изменение это должно проводиться по указанию правительства. Те же интеллектуалы, которые настаивают на своих мнениях относительно коранических текстов, подвергаются чистке. Гностическая истина, которая некогда была свободно выработана мыслителями-гностиками, теперь преобразуется в имманентную истину общественного порядка»[1].
Гностический диалог - это диалог с самим собой, внутри коллектива и бытийного монолита.
Модернисты предполагают участвовать в диалоге с миром, вполне при этом сознавая, что сами являются частью этого мира:
Собор, свидетельствуя о вере всего Народа Божия, собранного Христом, и излагая эту веру, лишь в том случае сможет красноречиво показать связь этого Народа со всей человеческой семьёй, его уважение и любовь к этой семье, в которую он входит; если он наладит с ней диалог об этих многообразных проблемах, неся свет, почерпнутый из Евангелия и сообщая роду человеческому те спасительные силы, которые сама Церковь под водительством Святого Духа принимает от Своего Основателя. Ибо необходимо спасти человеческую личность и обновить человеческое общество[2].
христиане и гностический диалог
Если в обществе отрицается осмысленный порядок, то диалог как способ общения становится невозможен.
В духовно больном обществе диалог невозможен: невозможен как с больными, так и с мнимыми здоровыми, то есть освоившими гностическое искусство чтения. Христианское искусство чтения в отношении такого общества диктует один из двух выходов: либо бойкот, либо анализ.
Гностики-интеллектуалы на самом деле не могут являться партнерами в равноправной дискуссии об Истине. Они участвуют в совершенно реальной общественно-политической борьбе за власть, то есть за свое право разрушать, создавать беспорядок в государстве, обществе и Церкви.
Диалог в гностическом обществе в свою очередь недопустим для христианина: «Невозможно вступать в разумное обсуждение с тем, кто отрицает осмысленный порядок»[3].
Мы не должны вступать в диалог с безумием, потому что, по выражению Роберта Музиля, «глупо идти по пути глупости» [4].
Невозможность общения вызывает лишь одну реакцию со стороны христианина: прекращение диалога. Если человек продолжает диалог экуменический, общественный и политический, лжемиссионерский, когда на самом деле общения нет, он показывает тем самым, что в его душе царит тот же беспорядок, что и в душах оппонентов.
Непосредственное общение людей, которые находятся в первой реальности, с теми, кто находится во второй, невозможно. Чтобы такое общение стало возможным, необходимы магические посредники: такие мыслеформы как «всё возможно», «никто не знает всей правды», «каждый может покаяться», «добро и зло зависят от употребления» и т. п.
Христиане принимают таких волшебных посредников под давлением социума или авторитета, что означает компромисс со второй реальностью.
«Второе путешествие Дон Кихота имеет более сложную структуру. Теперь у Дон Кихота есть оруженосец, Санчо Панса. Санчо живет в первой реальности и он не дает себя обмануть второй реальностью. Итак, когда доходит до знаменитой битвы в ветряными мельницами, Санчо Панса предупреждает Дон Кихота: Будь осторожен, это всего лишь мельницы, а не великаны, каких ты себе воображаешь. И вот тут происходит диалог, или как говорят по-немецки ein Gespräch. Прошу обратить внимание на проблему, возникающую в ходе этого диалога. Обычно мы (особенно в Германии) понимаем дело так, будто разговоры ведут только Санчо Панса и Дон Кихот. Таким образом, в этом разговоре два мира - первая реальность Санчо Пансы и вторая реальность Дон Кихота - должны как-то гармонизироваться, потому что в противном случае диалог не состоится. И вот в разговор вводятся волшебники. Те, кто преобразуют одну реальность в другую, это волшебники. Так, когда Дон Кихот воображает, что ветряные мельницы это великаны и нападает на них, то либо волшебник превратил ветряные мельницы в великанов, чтобы Дон Кихот принял их за великанов, или - если это в конце концов действительно окажутся мельницы - волшебник превратил великанов в мельницы, хотя на самом деле они великаны. Когда того требует ситуация, всегда появляется волшебник, который может претворять предметы одной реальности в предметы другой реальности, так что обе реальности могут сосуществовать в диалоге и в деятельности.
Здесь также возникает интересная социальная ситуация, когда Санчо Панса перестает строго придерживаться своей первой реальности, но начинает идти на уступки в той мере, насколько он соглашается с существованием магических посредников. Теперь он признает, что, может быть, волшебник вмешался и превратил мельницы в великанов или великанов обратно в мельницы, или что-то в этом духе. И вот в продолжение романа, Санчо все больше погружается во вторую реальность и находит в ней много интересных вещей и там тоже... То есть Санчо человек, который первоначально принадлежал к первой реальности, но затем позволяет сделать из себя глупца человеку с более высоким социальным статусом, который выдумал для себя вторую реальность. Санчо Панса постепенно становится попутчиком, соучаствуя в предприятии Дон Кихота[5].
либеральное общество
Современные либералы стоят на точке зрения плюрализма, то есть прямого паралогизма, в котором признается необходимость существования в обществе разных мнений. Здесь либеральный законодатель постановляет уже невозможность дискуссии с целью убеждения другого. Диалог – это два параллельных монолога, которые между собою не имеют права никак резонировать, поскольку это было бы вмешательством в чужую свободу.
В либеральном обществе и в модернистском богословии за любыми мнениями признается право на существование, в отличие от истины, которая категорически запрещена. Благодаря этому диалог в политической, культурной, научной и религиозной сферах превращается в праздную болтовню.
Теоретик либерализма Джон Стюарт Милль рассчитывает, что способность человека к выяснению истины обнаружится в дискуссии, «благодаря свойству нашего разума исправлять ошибки. Он исправляет их посредством споров и опыта». Дискуссия, чтобы принести эту пользу, должна быть непременно беспорядочной, то есть в ней должны допускаться любые мнения. Это своеобразный дарвинизм в области идей, который ожидает, что случайное столкновение мнений чудесным образом родит необходимую истину. При этом либерал не вполне сознает, что надо сначала иметь ум, чтобы думать, и уши, чтобы слышать, а только потом познавать истину, и отличать истину от лжи.
Поскольку Милль отрицает не только объективную и абсолютную истину, но даже и истину обычая, отрицая даже за обществом право иметь общеобязательное мнение о том, что умнее и справедливее, то никакая дискуссия становится невозможной. Он говорит об обществе, «где можно спокойно совершенствоваться путем свободных и равных дискуссий». Это пустые слова, так как предлагается обсуждать вне общеобязательности и принудительности истины (дискуссия «свободная и равная»!). Такие условия равносильны запрету на обсуждение и дискуссию.
Милль обосновывает необходимость разномыслия в обществе несовершенством человеческого разума: «При несовершенстве нашего разума интересы истины требуют разницы мнений». Но он устанавливает разницу во мнениях в качестве общественной нормы, а это вовсе не вытекает из «несовершенства» разума. Такое устройство идеологической сферы в обществе можно обосновать только прямым отсутствием разума. Вне истины спор невозможен, поэтому в случае «несовершенства» разума следует обратиться к несомненной истине Христова учения, и оттуда почерпнуть совершенство.
Более того, если в обществе нет никакого арбитра в умозрительной сфере, или у судии нет отвлеченного закона, на основании которого он нелицеприятно судит, то и правосудие и любая дискуссия превратится в бесконечное пенкоснимательство.
Теоретик «открытого общества» Карл Поппер исходит из того, что мы никогда не сможем оправдать свои убеждения. А это означает законодательное разрешение членам такого апокалиптического общества иметь любые мнения без опасности подвергнуться наказанию и осмеянию.
В либеральной дискуссии невозможно никакое убеждение, и безумие одного из говорящих уже не может обнаружиться перед всеми (2 Тим. 3:9). В том же послании Апостол предрекает, что «будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4:3-4). В области басен – то есть мифов — спор невозможен.
Ноам Хомский характеризует свой диалог с Сэмом Харрисом как «интересный не-обмен мнениями» (interesting non-interchange), так как разумное обсуждение моральных вопросов об агрессии США между анархистом и либералом невозможно[6].
В либеральном обществе патологическое общение является традицией:
Очень радостно, что мы говорим на Чтениях о традициях. Наше время я назвал бы лукавым или, как говорил апостол Павел, «дни лукавы» (Еф. 5:16). Время, когда непонятно, где правда, а где ложь, время кривых зеркал, кривых путей. Но мы утверждаем свою прямую, правильную традицию — традицию общения. Мы общаемся, утверждая то, что, оказывается, возможен диалог двух культур, церковной и светской, возможен диалог культуры и религии (о. Виктор Теплицкий)[7].
сюрреализм
Сюрреализм создал свою теорию безумия как подлинного состояния творческого «я»[8]. Культ случайной встречи с непредсказуемым результатом обычно связан с эротизмом. Здесь встреча происходит как отсутствие контакта двух безумий.
Безумие собеседника воспринимается как реальная возможность, и от сюрреалиста требуется готовность допустить это безумие в себе.
В этих отношениях (Андре Бретона и Леоны Делькур) каждый встречает не того, кого встречает на самом деле: Андре Бретон для нее - бог, солнце, человек-сфинкс, темный, словно пораженный молнией. Она для Бретона - воздушный гений, вдохновенная и вдохновляющая, всегда исчезающая (Морис Бланшо)[9].
массовая религия
Модернизированное Православие считает своей заслугой то, что оно общается с массовым обществом на понятном ему языке:
Увы, многие по-прежнему воспринимают Церковь как отсталую средневековую институцию. А ведь она не стоит на месте! Не поступаясь вероучительными канонами, не нисходя на уровень сленга, разговаривает с обществом на современном, понятном всем языке[10].
В особенности далеко в достижении безразличной понятности пошли представители лжемиссионерства. О. Сергий (Рыбко) выводит свои особые правила проповеди, которые характеризует плюрализм и свобода: «Мой принцип: удивил – значит, победил. Я иногда выступаю с проповедями на рок-концертах. Представьте: только что на сцене отрывались рокеры, и вдруг поп в рясе. Все ждут, что начнёт в сатанизме обличать. А вместо этого слышат: „Я воспитан на идеях рок-н-ролла и поэтому всё ещё верю, что мир можно изменить к лучшему. И даже знаю одного человека, кому это удалось, Иисуса Христа. Попробуйте и вы, только начните с себя“».
Лжемиссионерская проповедь – это не Апостольское слово с властью, а равноправный диалог: «Сознавая разницу в уровне образования и культуры, нужно попытаться найти и что-то общее. Менторский тон здесь недопустим. Это должен быть равноправный диалог. А при встрече с юношеским максимализмом доверие и уважение еще нужно заслужить. Нужно знать, чем молодежь дышит, какую музыку слушает, какие фильмы смотрит»[11].
экуменический диалог
Экуменический диалог является самоцелью, диалогом ради него самого, взаимопонимание ради взаимопонимания, что ясно вытекает из общения с помощью патологической речи.
Экуменический диалог – это религиозный акт по спасению творения. Как пишет о православно-исламском диалоге экуменист и миролог Константин Комаров: «Служение миру стало общей для наших религий священной миссией» (выд. нами. - Ред.). Диалогу придается мистическое и нравственное значение. По словам о. Августина (Никитина), «личные контакты, свободный обмен мнениями и взаимное уточнение позиций помогают в полной мере исполнить заповедь о любви (1 Ин. 4:7-8)», какового совершенства лишены те, кто не участвует в экуменических контактах.
Диалогу придается прямо религиозное теоретическое и практическое значение. Согласно Патриарху Петру (Папапетру), «диалог между Христианством и исламом вытекает из самой природы Христианства, которое прежде всего является религией диалога». Вполне последовательно православный философ-синергист Сергей Хоружий привлекает для обоснования православно-исламского диалога теорию диалогической речи Михаила Бахтина.
Иногда предполагаемая польза от диалога приобретает утопический размах. Патриарх Петр (Папапетру) заявлял по поводу православно-исламского диалога: «Продуктивный диалог может способствовать осуществлению небесного мира на Земле и защитить святость жизни и человеческое достоинство. Диалог, касающийся не только богословских, но и мирских вопросов, может быть результативным и полезным».
Таким образом, если доходит до проверки истинности такого «богословия диалога», всегда готовы две взаимоисключающие отговорки.
С одной стороны, истины Христианской веры – это всего лишь теория, область отвлеченных споров, ведущихся специалистами-богословами. Как заявил о. Георгий Чистяков: «Единственное, мусульмане не признают Святую Троицу, считая, что мы молимся трем разным богам. Но это уже чисто богословский спор».
Считается, что «неуместно препирательство о превосходстве тех или иных вероучительных положений с целью доказать правоту одной из сторон. Догматическое подчинение, примирение, присоединение или взаимопоглощение не могут быть долговечными, а потому неизбежно приведут к одному результату – в тупик. Не заслуживают усилий и попытки оправдания оппонента посредством признания его „частичной правоты“, являющейся следствием некоторых совпадений в вероучениях или священных текстах. Ведь истина может быть только абсолютной. Сторонам гораздо важнее согласиться, что они опираются на различные, во многом несовместимые вероучительные основания. Эта данность не должна, тем не менее, препятствовать взаимным контактам»[12].
С другой стороны, утверждается прямо противоположное: именно в области веры у Православия и ислама есть общее основание: вера в Единого Бога. Отсюда открывается возможность как для теоретического, так и для практического предательства Православия в зависимости от сиюминутных целей.
Патриарх Антиохийский Игнатий IV: «В духовной области, есть яркое сходство между христианским исихазмом и исламским зикром… Есть сходство также между „юродством во Христе“ и „безумием в Боге“. Христиане и мусульмане взаимодействовали между собой на всех уровнях, налицо было взаимное влияние в образе жизни и в обрядах, и почти общим был опыт исповедания Бога Всевышнего. Они разделяли то же смирение, добровольное послушание Богу и веру в Его Провидение».
В 1989 о. Александр Мень организовал встречу под девизом «Ислам – Христианство: конфронтация или диалог?» На ней присутствовал мулла из Дагестана Магумаев Магомет Расул. О. Александр Мень заявил: «Христианство и ислам имеют общие корни. Я думаю, не всем это ясно, не все это отчетливо понимают… Я думаю, что в итоге некоторого цикла таких обсуждений, конференций, встреч общественности возможно объединение усилий наиболее авторитетных сил ислама нашей страны и христианства нашей страны, чтобы они совместно могли противостоять тому злу разрушения и распадения, той ржавчине, которая разъедает наше общество. Во имя веры! Во имя духовных ценностей! Во имя вечных нравственных заповедей, данных Богом нашему праотцу Аврааму, от которого ведут свое происхождение монотеистические религии, в частности, христианство, ислам и иудаизм».
О. Георгий Чистяков утверждал: «Ислам – это, прежде всего, личное отношение человека с Богом, а не поддержка призыва „бери винтовку – идем воевать за Аллаха“. Вообще-то ведь у христианства и ислама много общего. Они молятся тому же Богу, к которому обращаемся и мы. Истинному Богу. И это богословский факт, ведь Аллах по Корану – это тот же Бог, что и в Библии. И Коран пересказывает или включает в себя многое из Библии. Например, их Муса – это наш Моисей, а пророк Исса, сын Мариам – Иисус, сын Марии».
Сергей Хоружий находит много общего у Православия и магометанства, и особенно в области аскетики и молитвы: «Между практиками исихазма и суфизма существуют многочисленные сходства, среди которых имеются даже отдельные элементы ключевых, сердцевинных разделов обеих практик: они затрагивают технику дыхания, детали молитвенной дисциплины, выработку обобщенного, духовно-телесного понимания сердца. Все специалисты единодушны в том, что эта многогранная общность — не просто результат совпадений, а плод контактов, обмена опытом между традициями, которые в течение нескольких столетий развивались рядом, в тесном соседстве и этнокультурном соприкосновении на пространствах обширного контактного ареала Византийской и Исламской цивилизаций».
Таким образом, уравнивание Христианства и ислама сочетается в православно-исламском диалоге с запретом на серьезное обсуждение состоятельности этого теоретического уравнивания. Все это вместе взятое делает православно-исламский диалог мощным орудием для разложения Православной Церкви снаружи и изнутри.
В области теории диалогическое мышление приводит к крупным искажениям основ Православной веры.
О VI заседании совместной российско-иранской комиссии по диалогу «Ислам-Православие» (6 - 17 июля 2008 в Москве) сообщается, что «в ходе дискуссий стороны отметили важность проведения совместных собеседований по доктринальным вопросам. Такая форма диалога способствует достижению взаимного понимания и вносит ясность в понимание религиозных ценностей друг друга». То есть псевдологически утверждается, что разговоры сами по себе порождают понимание. Совместное же коммюнике излагает дело гораздо конкретнее: «Основы учения обеих религий признают неразрывную связь достоинства личности человека с тем, что он был сотворен по образу Божию и является венцом творения. Участники собеседований признают, что, несмотря на дарованную человеку Творцом свободу нравственного выбора, грех, порождаемый отпадением от Него, не имеет оправдания, а пороки разрушают не только общественную нравственность, но также духовное и физическое здоровье человека, а в конечном счете — его жизнь». Трудно найти в Православии как гуманистическое учение о «достоинстве личности», так и то, чтобы грех порождался отпадением от Бога.
разновидности
- Экуменический диалог
представители
Теоретики диалога: Мартин Бубер и др. персоналисты, Михаил Бахтин, митр. Иоанн (Зизиулас).
Практики: митр. Иларион (Алфеев), о. Всеволод Чаплин, о. Александр Пелин.
патологическая речь
Патологическая речь призвана способствовать гностическому диалогу и более широкому и легкому пониманию, и за счет этой самой пропагандистской установки рождает не понимание, а неопределенность, а точнее безразличную понятность. Тем самым патологическая речь делает невозможным подлинное общение.
Гностический диалог порождает соответствующие формы речи: интервью, круглый стол, пастырский семинар и т. п.
- штампы
Взаимопонимание • Встреча • Встреча с Богом • Найти общий язык • Поставить себя на место другого.
Диалог между Церковью и обществом • ~ мировоззрений[13].
Потенциал диалога.
см. также
источники
- Антоний (Блум), митр. Диалог верующего с неверующим // Беседы о вере и Церкви. — М.: СП Интербук, 1991.
Сноски
- ↑ Voegelin, Eric. The new science of politics. An introduction. — Ed. 9. — Chicago, London: University of Chicago press, 1974. — P. 187. — 193 p. — ISBN 0-226-86111-2.
- ↑ Gaudium et spes // Документы II Ватиканского Собора. — М.: Paoline, 2004. — С. 448.
- ↑ Voegelin, Eric. From Enlightenment to Revolution / Ed. John H. Hallowell. — Durham, N.C: Duke University Press, 1975. — P. 276. — 307 p. — ISBN 0-8223-0326-4.
- ↑ Музиль, Роберт. О глупости // Малая проза: в 2-х т. — М.: Канон-пресс-Ц; Кучково поле, 1999. — Т. 2. — С. 425.
- ↑ Voegelin, Eric. Hitler and the Germans / Eds. Ellis Sandoz, Gilbert Weiss, William Petropulos. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1999. — P. 241–242. — 296 p. — ISBN 0-8262-1216-6.
- ↑ The Limits of Discourse. As Demonstrated by Sam Harris and Noam Chomsky // Sam Harris. - 2015. - 1 May.
- ↑ «Утверждая смирение Бога и достоинство человека»: филологической секцией завершилось направление «Церковь и культура» Чтений // Красноярская епархия. – 2016. – 13 января. – Дата обращения: 9.12.2016.
- ↑ Stone-Richards, Michael. The chance encounter: language, and madness // Surrealism. Key concepts / Ed. Krzysztof Fijalkowski. — London, New York: Routledge, 2016. — 154-162 p. — ISBN 978-1-315-62207-1.
- ↑ Kadri, Raihan; Richardson, Michael; Fijalkowski, Krzysztof. Objective chance // Surrealism. Key concepts / Ed. Krzysztof Fijalkowski. — London, New York: Routledge, 2016. — P. 152. — 143-153 p. — ISBN 978-1-315-62207-1.
- ↑ Игнатий (Депутатов), митр. Разговариваем с обществом на понятном языке // Православие на Северной земле. – 2017. – 22 февраля. – Дата обращения: 25.2.2017.
- ↑ Сергий (Рыбко) о.
- ↑ Выступление митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия на конференции «Христианство и ислам. Век XXI» // Русская Православная Церковь. - 2002. - 11 сентября.
- ↑ «Диалог мировоззрений». В Духовной Академии прошла встреча протоиерея Кирилла Копейкина и психоаналитика Михаила Соболева // СПбДА. – 2018. – 20 декабря. – Дата обращения: 21.12.2018.