Архаическая ересь

From Два града
Архаическая ересь
Архаизирующая революция, Археомодерн, Древлемодернизм

архаизирующая революция, археомодерн, древлемодернизмреволюция через возвращение к вымышленному прошлому. Миф о прогрессе наоборот. Один из вариантов третьей части трехчастного мифа. Разновидность овладения прошлым.

В архаической ереси происходит типичное для гностицизма совпадение противоположностей, когда настоящее и прошлое совпадают через анахронизм.

трехчастный миф

Архаическая ересь - один из вариантов третьей части мифа о 1) первоначальном единстве (миф о единой природе), 2) разделении (космический грех) и 3) возвращении к началу (миф возрождения).

Фридрих Шиллер говорит о природе в образе растений, минералов, животных, ландшафтов, и о природе человеческой в образе детей, простых сельских нравов, первобытной жизни:

«Они суть то, чем были мы; они суть то, чем мы вновь должны стать. Подобно им, мы были природой, и наша культура, путями разума и свободы, должна нас возвратить к природе. Они, следовательно, суть образы нашего утраченного детства, которое навеки останется нам дороже всего; поэтому они исполняют нас некой грустью. Но они также образы нашего высшего завершения в идеале; поэтому они порождают в нас высокое волнение»[1].

светская мистика

Архаическая ересь апеллирует сразу к нескольким разновидностям светской мистики:

идеологии

Национал-социализм являлся примером консервативной революции, то есть содержал в себе как модернистские, так и архаизирующие элементы.

Ретроутопия в анархизме.

массовая культура

Архаическая ересь богато представлена в продукции массовой культуры и, в частности, в стимпанке (Steampunk). Она затрагивает и контркультуру (готы).

лженаука

В лженауке мы встречаем примеры нового человека, разносторонних личностей, сочленяющих в своем мировоззрении мнимую религиозность, научный экспериментальный метод и архаические оккультные суеверия. Фигуры Джордано Бруно, Гёте или о. Павла Флоренского приобретают ключевое значение в оккультно-научном мировоззрении Нового времени, внушая мнимую надежду на будущее преображение вселенной.

К революционным и одновременно архаизирующим проектам принадлежала национал-социалистическая и вообще немецкая националистическая наука.

Архаизирующие проекты носят довольно отчетливый антихристианский характер, поскольку в них смыкается понимание Христианства в языческом смысле, а язычества – в христианском. Так, Герман Вирт «исследовал» пракультуру Туле и обнаруживал в культуре мегалитов языческого «Спасителя» (Heilbringer), сына неба и матери-земли.

Согласно Френсис Йейтс, «современные исследования доказали с полной ясностью, что прежний взгляд на Френсиса Бэкона как на современного ученого и исследователя, выделившегося из суеверного Средневековья, должен быть пересмотрен. Паоло Росси в своей книге о Бэконе показал, что Бэкон на самом деле вышел из герметической традиции, из возрожденческой магии и каббалы, которые он воспринял через мастеров естественной магии. Бэкон не рассматривал будущее науки как непрерывный прогресс. Его „Великое восстановление наук“ было направлено на возвращение к состоянию Адама до его грехопадения, к чистому и не зараженному грехом контакту с природой и познанию ее сил. Такого представления о научном прогрессе, как о прогрессе обратно к Адаму до падения, придерживался и Корнелий Агриппа, автор влиятельного в эпоху Возрождения учебника по оккультной философии. Наука самого Бэкона – это все еще оккультная наука, по крайней мере отчасти. Среди предметов, которые он обозревает в своем очерке знаний, находится место для естественной магии, для астрологии, которую он намеревался реформировать, алхимии, которая оказала на него глубокое влияние, для магического „искусства заговоров“ и других тем» [2].

массовая религия

Уже Реформация была революционной попыткой к очищению Христианства от всего наносного, то есть от всего исторического.

По образцу вождей Реформации представители массовой культуры с тех пор выступают скорее не как новаторы, а как своеобразные архаисты и традиционалисты, которые призывают к обновлению через возвращение к неповрежденному раннему Христианству.

Миф о «палингенесии», то есть возрождении или возвращении в прошлое, служит универсальным гностическим аналогом консервативной революции, если гностику почему-либо неудобно признаваться в революционных намерениях.

Вера в языческие корни Христианства или иначе — в «придание нового смысла» языческим мистериям также является примером архаической ереси.

Идея Одо Казеля о языческих корнях Литургии как две капли воды совпадает с учением о дионисийстве как предтече Христианства у символиста Вячеслава Иванова (Эллинская религия страдающего Бога (1904); Религия Диониса. ее происхождение и влияние (1905); Дионис и прадионисийство (1921) и др.).

Казель, как до него Вячеслав Иванов, совершал свое возвращение к язычеству вполне сознательно, поскольку считал, что Христианство «освятило» языческие таинства. Однако эта логика вполне двусторонняя: в той же мере и на том же материале можно доказать, что, напротив, язычество в идейном смысле одухотворило Христианство.

К архаической ереси сводилось и обоснование мифа и священнодействия у Мирчи Элиаде.

неопатристика

См. основную статью Неопатристический синтез

На Первом Конгрессе православных богословов в Афинах в 1936 о. Георгий Флоровский провозгласил революционно-архаический лозунг «Вперед к Отцам». Согласно о. Флоровскому, православное богословие должно вернуться к Святым отцам, чтобы освободиться от «западного плена».

«Это должно быть не просто собрание высказываний и утверждений Отцов. Это должен быть именно синтез, творческая переоценка прозрений, ниспосланных святым людям древности. Этот синтез должен быть патристическим, верным духу и созерцанию Отцов, ad mentem Patrum. Вместе с тем, он должен быть и неопатристическим, поскольку адресуется новому веку, с характерными для него проблемами и вопросами»[3].

Такой же скрыто революционный характер носит предпочтительное обращение модернистов к нестяжателям, св. Григорию Паламе, св. Симеону Новому Богослову, св. Максиму Исповеднику, св. Исааку Сирину, св. Григорию Богослову в противовес исторической Церкви.

Избирается один из древних Святых отцов и используется в качестве «рычага» для реформирования православной догматики. Так во имя «исторической истины» отвергается историческая Церковь.

св. Григорий Палама

Пионером архаической ереси выступает о. Павел Флоренский, который обновлял не только древние магические суеверия, но и обращался к исихастам и учению св. Григория Паламы, которое истолковывал в отчетливо магическом смысле.

По примеру о. Павла Флоренского о. Киприан (Керн) старался опровергнуть Христианское вероучение на основании своих взглядов, приписанных св. Григорию Паламе.

Архиеп. Василий (Кривошеин) одним из первых в эмиграции начал, использовать имя св. Григория Паламы для пропаганды модернистских идей. Оказал в этом отношении влияние на исследования о. Иоанна Мейендорфа.

св. Симеон Новый Богослов

Владимир Лосский пользовался именем св. Симеона Нового Богослова: «Св. Симеон действительно „новый богослов“: он самый яркий выразитель того пневматологического течения в византийском богомыслии, которое, как бы объятое тайной обитающего в нас Духа Святого, не ищет своего внешнего выражения, как богословие христологическое, а сосредоточивается в молчании»[4].

В своей книге «Преподобный Симеон Новый Богослов. Жизнь. Духовность. Учение» (1980) архиеп. Василий (Кривошеин) стремился представить св. Симеона предтечей модернизма, в частности, пытался приписать св. Симеону Новому Богослову свои взгляды и опровергнуть учение об Искуплении.

Греческий богослов Александр Каломирос в тех же целях пытался употребить творения свв. Григория Богослова и Исаака Сирина.

Постоянно предпринимаются попытки использовать в революционных целях имя св. Максима Исповедника.

новооткрытые тексты

В последнее время источником новых откровений для модернизма стали новооткрытые тексты Святых отцов[5].

В модернизированном православии лозунги обновленного католицизма выдаются за неизменный голос ранней Церкви, а католические модернисты, в свою очередь, ссылаются на православных модернистов XX века как на носителей древнего и неизменного христианского Предания.

движение литургического обновления

Примером архаической ереси было и остается интернациональное движение литургического обновления.

В преднацистской и национал-социалистической Германии Одо Казель и другие немецкие реформаторы были не одиноки в своей архаизации и ариизации богослужения, поскольку к таким революционным и одновременно архаизирующим проектам принадлежал и сам национал-социализм. Архаическая ересь открывает буквально все двери для слияния Христианства с неоязычеством, как это отчетливо видно на примере «казелизма». Учение Одо Казеля не только послужило основой для конструкций современных реформаторов богослужения, но и представляет собой «архаическую ересь» в чистом виде, каковая использует исследование христианских древностей для критики Христианства как такового.

Желание перемен в приходской жизни гораздо точнее объясняется через утопический дух эпохи «Перестройки» с ее неосуществимой коллективистской мечтой о новой общности, о возвращении в «Россию, которую мы потеряли». Революционно-архаическая тенденция звала вернуться в место и время, которых никогда не было в Русской истории. Поэтому на первое место выходит миф о возрождении приходской общины в том виде, какого община никогда в России не имела.

За счет своей связи с эпохой «бархатных революций» литургическое обновление приобрело общественное звучание и значение, где символической фигурой становится о. Зинон (Теодор)модернист-архаист, представитель «богословия иконы», радикальный экуменист, участвовавший в совместном Причащении с католиками в 1996 г.[6].

разновидности

патологическая речь →

цитаты

[Файл:Steamtop.jpg|200px|thumb|right|Компьютер, оформленный в стиле «стимпанк».]]

На голубом небе, как корабли, плыли густые осенние облака. Рядом с ними немного ниже и совсем над землей скользили несколько аэропланов, то маленьких, то больших, диковинной формы, сверкая на солнце вращающимися металлическими частями.

Внизу расстилался город... Несомненно, это была Москва.

Налево высилась громада кремлевских башен, направо краснела Сухаревка, а там, вдали гордо возносились Кадаши.

Вид, знакомый уже много, много лет.

Но как все изменилось кругом. Пропали каменные громады, когда-то застилавшие горизонт, отсутствовали целые архитектурные группы, не было на своем месте дома Нирензее... Зато все кругом утопало в садах... Раскидистые купы деревьев заливали собою все пространство почти до самою Кремля, оставляя одинокие острова архитектурных групп. Улицы аллеи пересекали зеленое, уже желтеющее море. По ним живым потоком лились струи пешеходов, ауто, экипажей. Все дышало какой-то отчетливой свежестью, уверенной бодростью.

Несомненно, это была Москва, но Москва новая, преображенная и просветленная.

— Неужели я сделался героем утопического романа? — воскликнул Кремнев.— Признаюсь, довольно глупое положение![7]:165.

— Александр Чаянов. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии (1920 г.)

— Я повезу вас через весь город,— сказал брат Параскевы, Никифор Алексеевич Минин, усаживая Кремнева в автомобиль,— и вы увидите нашу теперешнюю Москву.

Автомобиль двинулся.

Город казался сплошным парком, среди которого архитектурные группы возникали направо и налево, походили на маленькие затерявшиеся городки.

Иногда неожиданный поворот аллеи открывал глазам Кремнева очертания знакомых зданий, в большинстве построенных в XVII и XVIII веках.

За густыми кронами желтеющих кленов мелькнули купола Барашей, расступившиеся липы открыли пышные контуры растрелиевского здания, куда Кремнев, будучи гимназистом, ходил ежедневно. Словом, они ехали по утопической Покровке.

— Сколько жителей в вашей Москве? — спросил Кремнев своего спутника.

— На этот вопрос не так легко ответить. Если считать территорию города в объеме территории эпохи великой революции и брать постоянно ночующее здесь население, то теперь оно достигает уже, пожалуй, 100 000 человек, но лет сорок назад, непосредственно после великого декрета об уничтожении городов, в ней насчитывалось не более 30 000. Впрочем, в дневные часы, если считать всех приехавших и обитателей гостиниц, то, пожалуй, мы можем получить цифру, превышающую пять миллионов.

Автомобиль замедлил ход. Аллея становилась уже; архитектурные массивы сдвигались все теснее и теснее, стали попадаться улицы старого городского типа. Тысячи автомобилей и конных экипажей в несколько рядов, сплошным потоком стремились к центру города, по широким тротуарам двигалась сплошная толпа пешеходов. Поражало почти полное отсутствие черного цвета: яркие голубые, красные, синие, желтые, почти всегда одноцветные мужские куртки и блузы смешивались с женскими очень пестрыми платьями, напоминавшими собою нечто вроде сарафанов с кринолином, но все же являющими собою достаточное разнообразие форм»[7]:169-170.

— Александр Чаянов. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии (1920 г.)

источники

  •  Чаянов, Александр. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии // Венецианское зеркало. — М.: Современник, 1989. — 161–221 с.

Эта статья входит в число статей-кандидатов в избранные.


Сноски


  1.  Шиллер, Фридрих. О наивной и сентиментальной поэзии // Собрание сочинений: в 7-ми т. — М.: ГИХЛ, 1957. — Т. 6. — С. 386–387.
  2.  Yates, Frances Amelia. The Rosicrucian enlightenment. — London, New York: Routledge, 2002. — P. 157–158.
  3.  Блейн Э. Жизнеописание о. Георгия // Георгий Флоровский: священнослужитель, богослов, философ. — М.: Прогресс – Культура, 1995. — С. 154.
  4. Лосский В. Н. Паламитский синтез // Богословские труды. — 1972. — № 8. — С. 195.
  5.  Исаак Сирин, св. О Божественных тайнах и о духовной жизни. Новооткрытые тексты / пер. митр. Илариона (Алфеева). — М.: Зачатьевский монастырь, 1998.
  6. см. Антимодернизм.ру. Православная миссионерская энциклопедия / Под ред. Р. А. Вершилло. — 2-е, дополненное. — М.: Православный, 2014. — С. 170–171. — 622 с.
  7. 7,0 7,1  Чаянов, Александр. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии // Венецианское зеркало. — М.: Современник, 1989.