Красота спасет мир

Материал из Два града
Перейти к: навигация, поиск
Красота спасет мир
Beauty.png
Период: Предтечи модернизма
Степень одобрения: похвала
Тип: афоризм
Направление: модернизм, аморализм, нравственный монизм

Афоризм, вложенный Достоевским в уста главного героя романа «Идиот» (1868) князя Льва Николаевича Мышкина; выражение привязанности ко греху плотского (мирского) человека, который хочет жить вечно и, любя грех, вечно грешить.

«Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет “красота”? – Господа, <…> князь утверждает, что мир спасет красота! А я утверждаю, что у него оттого такие игривые мысли, что он теперь влюблен. <…> Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасет мир? <…> Вы ревностный христианин? Коля говорит, вы сами себя называете христианином» (Д.,VIII, 317).

Афоризм осуществляет типичную для идеализма того времени подмену традиционных христианских понятий: источником спасения выступает не Бог-Вседержитель, Его святые воля и действие, но нравственная красота как безличный принцип, действующий в духовно развитом человеке, где Христос – это идеал, к которому все должны стремиться. Должны – потому что могут его достичь (раз смог один Человек, смогут и другие как существа этой же природы). Эту нравственную «максиму» титанического развития в себе внутреннего потенциала Христа и осуществляет в романе Мышкин, пытающийся возлюбить Настасью Филипповну, как Христос – евангельскую блудницу. Гностическое изуверство этой концепции и выливается в химерическую формулу «мир спасет красота».

Ее псевдохристианство лежит на поверхности: мир сей вместе с духами «миродержцами» и «князем мира сего» будет не спасен, но осужден, спасена же будет только Церковь, новая тварь во Христе. Об этом весь Новый Завет, все Священное Предание. «Отречение от мира предшествует последованию за Христом. Второе не имеет места в душе, если не совершится в ней предварительно первое. <…> Многие читают Евангелие, услаждаются, восхищаются высотою и святостию учения его, немногие решаются направить поведение свое по правилам, которые законополагает Евангелие. Господь всем приступающим к Нему и желающим усвоиться Ему объявляет: Аще кто грядет ко Мне, и не отречется от мира и от себя, не может Мой быти ученик. Жестоко есть слово сие, говорили об учении Спасителя даже такие человеки, которые по наружности были последователями Его и считались учениками Его: кто может Его послушати? Так судит о слове Божием плотское мудрование из бедственного настроения своего» (свт. Игнатий (Брянчанинов). Аскетические опыты. О последовании Господу нашему Иисусу Христу / Полн. собр. творений. М., «Паломникъ», 2006. Т.1. С. 78-79). Образчик такого «плотского мудрования» мы и наблюдаем в философии, вложенной Достоевским в уста князя Мышкина как одного из первых своих «Христов» (главный герой поначалу прямо именуется в рукописных материалах романа «КНЯЗЬ ХРИСТОС» (Д.,IX,246;249;253)).

Может ли человек собственными усилиями победить грех, свой или ближнего? – Разумеется, нет. Даже собственной греховной страсти не может искоренить без Божией помощи, не говоря уже о «восстановлении» другого. Но духовной прелести романтизма эти прописные истины Христианства неведомы. В результате неизжитая греховная страсть смешивается с религиозным «идеалом» – и получается типичная для гностицизма свято-греховная химера, сублимация греховной страсти (похоти, либидо) и смертного греха (блуда) в «добродетель» («жалость», «сострадание»). «Красота — это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая <…> Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. <…> иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. <…> Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его» (Д,XIV,100).

«Человек <….> идет от многоразличия к Синтезу <….> А натура Бога другая. Это полный синтез всего бытия, саморассматривающий себя в многоразличии, в Анализе. Но если человек [в будущей жизни] не человек – какова же будет его природа? Понять нельзя на земле, но закон ее может предчувствоваться и всем человечеством в непосредственных эманациях [происхождение Бога] и каждым частным лицом» (Д.,XX,174). В этом и состоит «глубочайшая и роковая тайна человека и человечества», в том, что «величайшая красота человека, величайшая чистота его, целомудрие, простодушие, незлобивость, мужество и, наконец, величайший ум — все это нередко (увы, так часто даже) обращается ни во что, проходит без пользы для человечества и даже обращается в посмеяние человечеством единственно потому, что всем этим благороднейшим и богатейшим дарам, которыми даже часто бывает награжден человек, недоставало одного только последнего дара — именно: гения, чтоб управить всем богатством этих даров и всем могуществом их, — управить и направить все это могущество на правдивый, а не фантастический и сумасшедший путь деятельности, во благо человечества!» (Д.,XXVI,25).

«Идеальная красота» Бога и «величайшая красота» Человека, «натура» Бога и «природа» Человека – это в онтологии Достоевского различные модусы одной и той же красоты единого саморазвивающегося бытия. Потому «красота» и «спасет мир», что мир (человечество) – это и есть Бог в «многоразличии».

в речи мастеров

Бенедикт XVI, Бердяев Николай Александрович, Булгаков Сергий Николаевич, Василий (Родзянко), Вышеславцев Борис Петрович, Достоевский Федор Михайлович, Зеньковский Василий Васильевич, Зинон (Теодор), Иванов Вячеслав Иванович, Иоанн-Павел II, Клингер Георгий, Питирим (Нечаев), Соловьев Владимир Сергеевич, Трубецкой Евгений Николаевич, Успенский Леонид Александрович, Языкова Ирина Константиновна, Солженицын Александр Исаевич, Франциск папа.

приемы патологической речи

источники



Сноски