Хилиазм
Данная статья является незавершённой и находится в процессе доработки.
проявление обмирщения в духе светской мистики времени, когда священная история совпадает с историей мирской. Разновидность овладения будущим. Надежда, что напряжение между верой и исполнением исчезнет уже в этой жизни.
этимология
От др.-греч. χιλιασμός, от χίλιοι (тысяча).
хилиазм древний
хилиазм новый
Новый хилиазм не имеет прямого отношения к хилиазму древнему и обосновывается идеологически.
Концепция Иоахима была попыткой наделить смыслом имманентный ход истории, чего не позволяла концепция блж. Августина (и Христианской Церкви в целом.- пер.). И для этой цели Иоахим использовал то, что у него было под руками, то есть известный всем христианам смысл трансцендентальной истории. В этой первой попытке имманентизации смысла связь с Христианством еще не была полностью утрачена. «Новый век» Иоахима должен был принести с собой большую полноту внутри истории, но эта полнота должна была возникнуть не от взрыва внутри самой истории, а через новое сверхъестественное схождение духа. Идея радикальной посюсторонней полноты возрастала внутри христианской цивилизации достаточно медленно, в длительном процессе, который грубо можно определить: «от гуманизма — к Просвещению». Только к XVIII столетию вместе с идеей прогресса рост осмысленности истории стал совершенно посюсторонним феноменом без всяких трансцендентальных вторжений. Эту вторую стадию имманентизации следует назвать «секуляризацией».
Иоахимитская имманентизация порождает теоретическую проблему, неизвестную ни классической античности, ни Православному Христианству. Мы имеем в виду проблему «идеи истории». У древних греков, разумеется, мы встречаем проблему сущности политики. И для Платона, и для Аристотеля древнегреческий полис имел свою идею. Но актуализация этой сущности руководилась ритмом роста и тления, и это ритмическое воплощение, и распад сущности в политической действительности совпадали с тайной жизни, не составляя какую-либо особую идею. Спасительная истина Христианства разрывает с этим ритмом жизни. По ту сторону временных успехов и поражений человечества лежит сверхъестественная судьба человека, совершенство через благодать в жизни вечной. Человек и человечество обрели свою полноту, но находится она вне природы. Здесь, в Христианстве, у нас также нет идеи истории, потому что эсхатологическое сверхприродное состояние – не природа в философском имманентном смысле. Проблема идеи истории, таким образом, возникает только тогда, когда имманентизируется христианская сверхъестественная полнота. Однако, идея такого посюстороннего конца света является теоретически ошибочной. Реальные вещи становятся сами собой и приобретают свою сущность не от того, что кто-то эту сущность произвольно провозгласил. Ход истории в целом не является объектом человеческого опыта, у истории нет идеи уже потому, что история простирается в неизвестное будущее. Смысл истории, таким образом, есть иллюзия, и эта воображаемая идея появляется на свет, когда Символ веры начинает пониматься как утверждение относительно объекта непосредственного опыта [1].
Как отмечает Клаус Вондунг:
After Joachim, Christian historical speculations and social movements that are generally called “millenarian” all represented partial secularizations in the sense that they bring a “piece of transcendence” into history and await its historical actualization or even attempt to bring it about in the present. This is true for the Münster Anabaptists of the sixteenth century who proclaimed the city of Münster the New Jerusalem, as well as for the English millenarians of the seventeenth century who wished to establish the “fifth monarchy” after the four world kingdoms of the Book of Daniel. And the same is true for the millenarian speculations of German Pietists in the eighteenth century, among whom the second element of Joachim's theology of history was particularly pronounced: the construction of a meaningful developmental process in history, which is expressed as “progress.” Bengel, for example, calculated the exact date on which the millennial kingdom would begin. The presupposition for this calculation was the assumption that God's plan of salvation, a “divine economy, ” was being realized in history; 12. he deciphered the prophecies of the Revelation of John as specific historical occurrences and thereby constructed a redemptive progress of history toward the millennial kingdom that could be understood through the history of this-worldly events [2].
The Chiliast expects a union with the immediate present. Hence he is not preoccupied in his daily life with optimistic hopes for the future or romantic reminiscences. His attitude is characterized by a tense expectation. He is always on his toes awaiting the propitious moment and thus there is no inner articulation of time for him. He is not actually concerned with the millenium that is to come; what is important for him is that it happened here and now, and that it arose from mundane existence, as a sudden swing over into another kind of existence. The promise of the future which is to come is not for him a reason for postponement, but merely a point of orientation, something external to the ordinary course of events from where he is on the lookout ready to take the leap.
Because of the peculiarity of its structure, medieval, feudal society did not know revolution in the modern sense. Since the earliest appearance of this form of political change, Chiliasm has always accompanied revolutionary outbursts and given // them their spirit. When this spirit ebbs and deserts these movements, there remains behind in the world a naked mass-frenzy and a despiritualized fury. Chiliasm sees the revolution as a value in itself, not as an unavoidable means to a rationally set end, but as the only creative principle of the immediate present, as the longed-for realization of its aspirations in this world [3].
Chiliastic mentality severs all relationship with those phases of historical existence which are in daily process of becoming in our midst. It tends at every moment to turn into hostility towards the world, its culture, and all its works and earthly achievements, and to regard them as only premature gratifications of a more fundamental striving which can only be adequately satisfied in Kairos [3].
Хилиаст остро ощущает времена, заполненные смыслом, и времена, якобы лишенные смысла. На деле это выражается не только в энтузиазме, но и в систематическом отчуждении от своих собственных символов.
The essential feature of Chiliasm is its tendency always to dissociate itself from its own images and symbols. It is precisely because the driving force of this utopia does not lie in the form of its external expression that a view of the phenomenon based upon the mere history of ideas fails to do it justice [3].
Orgiastic energies and ecstatic outbursts began to operate in a worldly setting, and tensions, previously transcending day to day life became explosive agents within it [3].
In the Hussites, however, and then in Thomas Munzer and the Anabaptists these ideas became transformed into the activistic movements of specific social strata. Longings // which up to that time had been either unattached to a specific goal or concentrated upon other-worldly objectives suddenly took on a mundane complexion. They were now felt to be realizable - here and now - and infused social conduct with a singular zeal. The "spiritualization of politics", which maybe said to have begun at this turn in history, more or less affected all the currents of the time. The source of spiritual tension, however, was the emergence of the utopian mentality which originated in the oppressed strata of society. It is at this point that politics in the modern sense of the term begins, if we here understand by politics a more or less conscious participation of all strata of society in the achievement of some mundane purpose, as contrasted with a fatalistic acceptance of events as they are, or of control from "above" [3].
Thomas Munzer, the Chiliastic prophet, expressed himself as follows: "For that reason, all prophets should speak in this manner, 'Thus saith the Lord,' and not, 'Thus said the Lord,' as if it had occurred in the past rather than in the present" [3].
представители
древний хилиазм
Керинф
новый хилиазм
Якоб Беме, Иоганн Альбрехт Бенгель, Николай Бердяев, Иоахим Флорский, Сергей Кургинян, Дмитрий Мережковский, Томас Мюнцер, Луи Клод Сен-Мартен, Валентин Тернавцев, Сергей Фудель, Шарль Фурье
см. также
Третий завет; Царство Божие на земле; Православный социализм.
источники
- Идея развития и православие // Суть времени. – 2013. – 19 марта.
- Макарий (Булгаков), митр. Православно-догматическое богословие: в 2-х т. — М.: Свято-Троицкий Ново-Голутвин женский монастырь, 1993. — Т. 2. — С. 491-494.
- Терлецкий, Владимир. Хилиастические чаяния в «новом религиозном сознании» // Христианское чтение. – 1912. – № 12. – С. 1411–1419
- Auberlen, Karl August; Roos, Magnus Friedrich. The prophecies of Daniel and the revelations of St John: viewed in their mutual relation, with an exposition of the principal passages. — T. & T. Clark, 1856.
- Landes, Richard Allen. Encyclopedia of millennialism and millennial movements. — New York: Routledge, 2000.
- Mannheim, Karl. Ideology and Utopia. — New York: London: Harcourt, Brace & Co., Inc; Routledge & Kegan Paul Ltd., 1954.
- Voegelin, Eric. The new science of politics. — Chicago, London: University of Chicago press, 1974.
- Vondung, Klaus. The apocalypse in Germany. — Columbia, Mo: University of Missouri Press, 2000.
Сноски
- ↑ Voegelin, Eric. The new science of politics. — Chicago, London: University of Chicago press, 1974. — P. 119-120.
- ↑ Vondung, Klaus. The apocalypse in Germany. — Columbia, Mo: University of Missouri Press, 2000. — P. 42.
- ↑ 3,0 3,1 3,2 3,3 3,4 3,5 Mannheim, Karl. Ideology and Utopia. — New York: London: Harcourt, Brace & Co., Inc; Routledge & Kegan Paul Ltd., 1954.