Всякий пред всеми за всех и за все виноват
Степень одобрения: похвала
Тип: афоризм
Направление: модернизм, нравственный монизм
Свойства: неопределенная речь, обобщение в патологической речи
Афоризм Достоевского из романа «Братья Карамазовы» (книга шестая, 1879), одно из выражений идеологии нравственного монизма. Существует в контексте другой и уже откровенно лжехристианской идеологемы «все – Христы».
определение
«Согрешив, каждый человек уже против всех согрешил и каждый человек хоть чем-нибудь в чужом грехе виноват. Греха единичного нет»[1]. «…главное — жертвовать и жертвовать, тогда все взаимно и будут счастливы, ибо предположить, что все Христы»[2]. «Каяться, себя созидать, царство Христово созидать… Мы, русские, несем миру возобновление их утраченного идеала… Представьте себе, что все Христы»[2]. «Если бы люди… были бы все как Христы, возможно ли, чтоб не было рая на земле тотчас же?… Нравственность Христа в двух словах: это идея, что счастье личности есть вольное и желательное отрешение ее, лишь бы другим было лучше. Но главное не в формуле, а в достигнутой личности, — опровергните личность Христа, идеал воплотившийся. Разве это возможно и помыслить? Вот тут труд всеобщий (если б все были Христы)…»[2].
О том, что в итоге духовного развития (вернее – восстановления утраченного состояния всеединства и тождества) все души станут равными Христу, учили представители крайнего оригенизма – изохристы. Предпосылкой этой ереси является идея предсуществования всех душ в «Едином Существе» (гностической Плероме или Софии, оригенической Энаде, кабалистическом Адама Кадмоне) и души Христа как одной из этого богочеловеческого множества. Так вот суть в том, что антропология и христология Достоевского тоже не имеют между собой принципиального различия (которое, разумеется, есть в Ортодоксии). «Слово плоть бысть, т.е. идеал был во плоти, а стало быть, не невозможен и достижим всему человечеству. Да разве человечество может обойтись без этой утешительной мысли? Да Христос и приходил затем, чтоб человечество узнало, что знания, природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не что в одной только мечте и в идеале, что и естественно и возможно. Этим и земля оправдана»[2].
Согласно догматическому учению Церкви, говорить о «виновности за всех» можно только (1) в отношении ветхого Адама, совершившего первородный грех, который вменяется всем его потомкам, отныне рабствующим греху, наследующим падшую природу прародителя; и (2) в отношении берущего на Себя (в качестве заместительной Жертвы) этот «грех мира» нового Адама (Рим. 5:12-19). Персонажи, изрекающие эти слова у Достоевского, произносят их не как грешные потомки ветхого Адама и даже не как кающиеся христиане, но именно в контексте нравственной сверхзадачи «становления Христом», в таком смысле понимая апостольский завет «подражания Христу». Иными словами, по Достоевскому, «Христос и приходил затем, чтоб человечество узнало, что природа духа человеческого может явиться в таком [же как у Христа] небесном блеске, и что [сделать себя виновником и ответчиком за всех каждому носителю этой природы] естественно и возможно».
Например, Дмитрий Карамазов, добровольно идущий на каторгу как на крест, потому что сам невиновен, за чужое преступление как за свое, чтобы страданием себя, «агнца», искупить грех реального преступника и походя спасти и воскресить других погибших: «Можно найти и там, в рудниках, под землею, рядом с собой, в таком же каторжном и убийце человеческое сердце… Можно возродить и воскресить в этом каторжном человеке замершее сердце, можно ухаживать за ним годы и выбить наконец из вертепа на свет уже душу высокую, страдальческое сознание, возродить ангела, воскресить героя!… их ведь много, их сотни, и все мы за них виноваты!… Потому что все за всех виноваты… За всех и пойду, потому что надобно же кому-нибудь и за всех пойти. Я не убил отца, но мне надо пойти. Принимаю!» (Д., XV,30-31). Получается, у самого сердце априори «ангельское», поэтому может уже, как Христос, других воскрешать, как Лазарей… В Православии как таковом это называется «прельщение» («начал он весь как бы в каком-то восторге»; «тогда приснилось мне… это пророчество» (там же)). Тот же «восторг» и «пророческие сны» у Зосимы (и у Тихона до этого): «Каждый за всех виноват… — Пострадай, пролей кровь, все обнимутся… все сольются (Из частного организма в общий организм)» (Д., XV,243). Опять какая-то гностическо-оригеническая по типу идея всеединства. «Главное. — За всех виноват, загноили землю. Мог светить, как единый безгрешный. Ибо всяк может поднять ношу его [Христа], всяк — если захочет такого счастья. Он был человеческий образ» (Д., XV,250).
Другой аспект этого же афоризма Достоевского, или еще одна его вариация: «всякий из нас пред всеми во всем виноват, а я более всех» (Д., XIV,260). На этот раз летящая на крыльях ветра фраза вложена в уста умершего в молодости старшего брата Зосимы, заявленного в романе как великий подвижник. «Ну и чем это ты пред всеми больше всех виноват? Там убийцы, разбойники, а ты чего такого успел нагрешить, что себя больше всех обвиняешь?» – «…знай, что воистину всякий пред всеми за всех и за всё виноват. Не знаю я, как истолковать тебе это, но чувствую, что это так до мучения» (там же).
Понятие и «ощущение» греховности у Достоевского крайне ослаблено. Виновность понимается только как виновность перед природным достоинством человеческого естества, а не как беззаконие перед Богом. Поэтому и исповедуются у Достоевского люди только друг другу (а не Христу-Богу в образе принимающего исповедь священника) и судятся только судом собственной совести (то, что называется «автономия воли» в «нравственной метафизике» кантианства и тоже неопелагианстве, по сути). Поэтому «вина» в данном случае – это не более чем гуманистический (неогностический) суррогат «греха». Совесть как «всецелый разум» в трансцендентальном идеализме, как голос идеального «всечеловечества» в человеке, – это и есть главный объект этой сакрализированной, квазихристианской виновности. Виновность «более всех» здесь означает более чем у других развитую совесть как высшую разумность. Так, за декларируемой «виной пред всеми» (пороком, грехом, духовным ущербом) скрывается нечто прямо противоположное – собственное духовное преимущество перед всеми, причем осознанное. «В чем идеал? Достигнуть полного могущества сознания и развития, вполне сознать свое я — и отдать это всё самовольно для всех. В самом деле: что станет делать лучшего человек, всё получивший, всё сознавший и всемогущий?» (Д., XX.192). То есть, виновность за всех означает невиновность за себя самого. Подобному аспекту пелагианства был посвящен отдельный анафематизм Карфагенского собора (418-419гг.): «…аще кто речет, яко святые, в молитве Господней: остави нам долги наша (Мф 6:12), не о себе глаголют, поелику им уже не нужно сие прошение, но о других грешных, находящихся в народе их, и яко не глаголет каждый из святых особо: остави мне долги моя, но остави нам долги наша, так чтобы сие прошение праведника разумелось о других паче, нежели о нем самом: таковый да будет анафема» (правило 129. Правила Святых Поместных Соборов с толкованиями. М., «Паломникъ», «Сибирская благозвонница», 2000. С.705-706.).
в речи мастеров
Аскольдов Сергей Алексеевич, Достоевский Федор Михайлович, Иларион (Алфеев), Каллист (Уэр), Комаров Сергей Николаевич, Мень Александр Вольфович, Никодим (Ротов), Питирим (Нечаев)
источники
- Буздалов, Александр. Знаменитые афоризмы Достоевского. «Все за всех виноваты» // Антимодернизм.ру — 2018.
Сноски