Язык как вторая реальность

Материал из Два града
Перейти к: навигация, поиск
Язык как вторая реальность
Popova tractor.jpg

разновидность демонизма, когда язык становится самостоятельной второй реальностью и начинает произносить себя через посредство человека.

определение

Проблемы с непониманием и пониманием возникают не в том, что люди не знают правил, а на совершенно ином уровне: на уровне сущности человека и первой и второй реальности.

Если язык сам становится реальностью, сам произносит себя, то возникает тавтологическая полнота, мнимое общее.

Язык - это органон: «Высказанная Платоном в диалоге „Кратил“ мысль о том, что язык есть organum, служащий для того, чтобы один человек мог сообщить другому нечто о вещи, удачно схватывает суть дела»[1].

Патологическая речь угрожает как контакту человека с реальностью и другими людьми, так и ему самому как личности, как человеку пред Богом. Вместо того, чтобы открывать человеку мир, язык сам превращается в во вторую реальность, произносит сам себя, а человек для него становится лишь орудием.

Проблемы такого рода возникают периодически в политических ситуациях и всегда связаны с утратой реальности и язык в его подлинной функции посредника между мыслящим человеком и действительностью переформатируется совершенно определенным образом, так что он более не связан с реальностью - то есть язык становится второй реальностью, внутри которой человек действует вне связи с первой реальностью[2]:248–249.

— Эрих Фогелен. «Гитлер и немцы».

Так, когда Мартин Хайдеггер говорит о том, что «язык говорит», он по сути характеризует такой язык как вторую реальность. «Если говорит сам язык, то связь мышления и языка, предмета и реальности нарушена, и в целом проблема второй реальности возникает, когда человек мыслит вне связи с реальностью»[2]:250.

У Мирчи Элиаде:

Мир уже есть не не проницаемая масса объектов, произвольно соединенных вместе, но живой Космос, упорядоченный и полный смысла. В конечном счете мир раскрывает себя как язык»[3].

Для Ролана Барта «письмо есть изначально обезличенная деятельность»[4]:385.

Высказывание как таковое – пустой процесс и превосходно совершается само собой, так что нет нужды наполнять его личностным содержанием говорящих»[4]:387.

идеология

Идеологическая речь служит мощным орудием для погружения во вторую реальность.

Утрата связи с реальностью выражается в утрате контакта со словом. Слова начинают существовать отдельно от реальности; язык становится независимой реальностью. Это можно было наблюдать уже в эпоху романтизма. Ради очищения языка «отец немецкой гимнастики» Ян изобрел слово «Volkstum» (народность). Это слово должно было заменить иностранное слово «национальность». Позднее «Volkstum» стало пониматься как «сущность народа (Volk)».

Двадцатый век предоставил множество примеров, когда язык становится независимым. Например, в своей речи об Армине Черускере Мёллер ван ден Брук творит реальность из слов, которые более не поддерживаются первой реальностью. В результате возник высоко концентрированный идиотизм. Такой высококонцентрированный идиотизм - это особый литературный жанр в Германии. Он встречается, например, у Готфрида Бенна, с кажем, в эссе «Проблема лирики» и «Дорический мир».

Высококонцентрированный идиотизм второй реальности языка, ставшего независимым, настолько пронизывает собой немецкий язык, что впору ставить вопрос о том, существует ли этот язык вообще. Так, характеризуя Геббельса, Краус в «Третьей Вальпургиевой ночи» собрал чудовищную гору экскрементов, то есть штампов второй реальности. И кроме этого клишированного языка нет более ничего[2]:252.

— Эрих Фогелен. «Гитлер и немцы»

массовая наука

Проявляя интеллектуальные свойства, высокоорганизованный текст перестает быть лишь посредником в акте коммуникации. Он становится равноправным собеседником, обладающим высокой степенью автономности. И для автора (адресанта), и для чита­теля (адресата) он может выступать как самостоятельное интеллектуаль­ное образование, играющее активную и независимую роль в диалоге. В этом отношении древняя метафора «беседовать с книгой» оказывается исполненной глубокого смысла[5].

— Юрий Лотман

антиискусство

То, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он — средством языка к продолжению своего существования. Язык же — даже если представить его как некое одушевленное существо (что было бы только справедливым) — к этическому выбору не способен.

— Иосиф Бродский. Нобелевская лекция (1987)

массовая религия

Для Раймона Паниккара письмо — это медитация. Он не считает, что он пишет главным образом для распространения своих идей. Вместо этого письмо, по его собственным словам, есть «интеллектуальная жизнь», которая в свою очередь есть «духовное существование», которое является участием в жизни вселенной. Через посредство письма Паниккар ощущает свою причастность самой реальности: в процессе письма «я», живущее в языке использует писателя как орудие, что означает, что «прозрачность» писателя становится ключевым фактором. Наконец, Паниккар описывает письмо как «религиозное предприятие»…

Когда мы читаем его тексты, мы должны помнить, что он часто не стремится к научной точности, но свободно пользуется словам по своему усмотрению. В своих сочинениях он следует тому принципу, что каждая его фраза должна «имплицитно (не логично) отражать (а не содержать), и за счет этого намекать на прикосновение к целому». Если человек есть микрокосм, то «каждое подлинное слово отражает Логос полностью»[6].

модернизм

О. Павел Флоренский учит: «Слово есть сам говорящий... Слово есть самая реальность, словом высказываемая,- не то чтобы дублет ее, рядом с ней поставленная копия, а именно она, самая реальность в своей подлинности, в своем нумерическом самотождестве. Словом и чрез слово познаем мы реальность, и слово есть самая реальность… Оно — больше себя самого. И притом, больше — двояко: будучи самим собою, оно вместе с тем есть и субъект познания и объект познания»[7]:262-263.

Для о. Павла Флоренского слово есть также живой организм, кто сводится к тому же погружению человека во вторую реальность:

Знахарка, шепчущая заговоры или наговоры, точный смысл которых она не понимает, или священнослужитель, произносящий молитвы, в которых иное и самому ему не ясно, вовсе не такие нелепые явления, как это кажется сперва; раз заговор произносится, тем самым высказывается, тем самым устанавливается и наличность соответствующей интенции, – намерения произнести их. А этим – контакт слова с личностью установлен, и главное дело сделано: остальное пойдет уже само собою, в силу того, что самое слово уже есть живой организм, имеющий свою структуру и свои энергии[7]:249.

источники



Сноски


  1.  Бюлер, Карл. Теория языка. Репрезентативная функция языка = Sprachtheorie. Die Darstellungsfunktion der Sprache / Общая ред. и комм. Т. В. Булыгиной. — М.: Прогресс, 1993. — С. 30. — 528 с. — (Языковеды мира). — ISBN 5-01-001595-1.
  2. 2,0 2,1 2,2  Voegelin, Eric. Hitler and the Germans / Eds. Ellis Sandoz, Gilbert Weiss, William Petropulos. — Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1999. — 296 p. — ISBN 0-8262-1216-6.
  3.  Элиаде, Мирча. Аспекты мифа. — М.: Академический Проект, 2010. — С. 143.
  4. 4,0 4,1  Барт, Ролан. Смерть автора // Избранные работы. — М.: Прогресс; Универс, 1994.
  5. Лотман Ю. М. Семиотика культуры и понятие текста // Избранные статьи. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 131
  6.  Komulainen, Jyri. An emerging cosmotheandric religion?. — Leiden, Boston, Mass.: Brill, 2005. — P. 29.
  7. 7,0 7,1  Флоренский Павел, о. У водоразделов мысли // Сочинения: В 4-х т. — М.: Мысль, 2000. — Т. 3 (1).
Язык как вторая реальность +