Достоевский Федор Михайлович/Пушкинская речь

From Два града
Пушкинская речь
Пушкинская речь Достоевского

(Москва, 8 июня 1880 года) речь, произнесенная Ф. М. Достоевским на заседании Общества любителей российской словесности и опубликованная 1 августа в «Дневнике писателя». Пример утопии, патологической речи.

подготовка

Речь Достоевского носит определенные черты «всечеловечества» Владимира Соловьева, с которым писатель общался с 1877 года.

Накануне выступления, 7 июня 1880 года Достоевский пишет жене: «Всё зависит от произведенного эффекта, — пишет он, волнуясь по поводу завтрашней речи, в полночь жене. — Долго жил, денег вышло довольно, но зато заложен фундамент будущего. Надо еще речь исправить, белье к завтрому приготовить. Завтра мой главный дебют. Боюсь что не высплюсь. Боюсь припадка»[1].

патологическая речь

Федор Достоевский широко использовал приемы патологической речи, в частности, в Пушкинской речи находятся следующие псевдоосмысленные выражения:

  • всеевропейское и всемирное назначение русского человека
  • всеединящая душа
  • всеединящее стремление русского духа
  • всеединящий дух
  • всеединящий дух народный
  • всемирная отзывчивость
  • всемирное, всечеловеческое, всечеловечески-братское единение, всеединение человечества
  • всемирное счастье
  • всемирность
  • всемирные идеи
  • всеобщее общечеловеческое воссоединение со всеми племенами арийского рода
  • всепонятность
  • всепримирение
  • всечеловек
  • всечеловечная русская душа
  • всечеловечность

Константин Леонтьев указывал на неопределенность речи и понятий в ней используемых:

«Потрудитесь также постичь Достоевского в его пушкинской речи об окончательной мировой гармонии! Не о космической, не об мистической всеобщей гармонии он, видимо, тут говорит. Нет! не о какой-то таинственной „новой земле под новым небом“ он пророчит; в таком пророчестве, о таинственном, эта неясность была бы уместна... Но Достоевский, видимо, пророчит окончательную гармонию социальную, историческую, международную, имеющую водвориться только благодаря некоторому преобладанию русского народа с его „смирением“ и вообще с его высшими нравственными качествами... Удобно ли это для обучения в будущем всего человечества любви и гармонии, не знаю! Туманно это, как и многое в области русской мысли, и, должно быть, именно благодаря этой патетической туманности, речь Достоевского имела такой успех. Из туманного и слишком общего выходов много, и это многим нравится. „Как хочу, так и пойму“»[2].

реакция

Федор Достоевский описывает гностический фурор вокруг своей речи:

«Утром сегодня было чтение моей речи в „Любителях“. Зала была набита битком. Нет, Аня, нет, никогда ты не можешь представить себе и вообразить того эффекта, какой произвела она! Что петербургские успехи мои! Ничто, нуль сравнительно с этим! Когда я вышел, зала загремела рукоплесканиями и мне долго, очень долго не давали читать. Я раскланивался, делал жесты, прося дать мне читать — ничто не помогало: восторг, энтузиазм (всё от „Карамазовых“!). Наконец я начал читать: прерывали решительно на каждой странице, а иногда и на каждой фразе громом рукоплесканий. Я читал громко, с огнем. Всё, что я написал о Татьяне, было принято с энтузиазмом. (Это великая победа нашей идеи над 25-летием заблуждений!). Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении людей, то зала была как в истерике, когда я закончил — я не скажу тебе про рев, про вопль восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить. Порядок заседания нарушился: всё ринулось ко мне на эстраду: гранд-дамы, студентки, государственные секретари, студенты — всё это обнимало, целовало меня. Все члены нашего общества, бывшие на эстраде, обнимали меня и целовали, все, буквально все плакали от восторга. Вызовы продолжались полчаса, махали платками, вдруг, например, останавливают меня два незнакомые старика: „Мы были врагами друг друга 20 лет, не говорили друг с другом, а теперь мы обнялись и помирились. Это вы нас помирили, Вы наш святой, вы наш пророк!“. „Пророк, пророк!“ — кричали в толпе. Тургенев, про которого я ввернул доброе слово в моей речи, бросился меня обнимать со слезами. Анненков подбежал жать мою руку и целовать меня в плечо. „Вы гений, вы более чем гений!“ — говорили они мне оба. Аксаков (Иван) вбежал на эстраду и объявил публике, что речь моя — есть не просто речь, а историческое событие! Туча облегала горизонт, и вот слово Достоевского, как появившееся солнце, всё рассеяло, всё осветило. С этой поры наступает братство и не будет недоумений, „Да, да!“ — закричали все и вновь обнимались, вновь слезы. Заседание закрылось. Я бросился спастись за кулисы, но туда вломились из залы все, а главное женщины. Целовали мне руки, мучали меня. Прибежали студенты. Один из них, в слезах, упал передо мной в истерике на пол и лишился чувств. Полная, полнейшая победа! Юрьев (председатель) зазвонил в колокольчик и объявил, что Общество любителей российской словесности единогласно избирает меня своим почетным членом. Опять вопли и крики. После часу почти перерыва стали продолжать заседание. Все было не хотели читать. Аксаков вошел и объявил, что своей речи читать не будет, потому что всё сказано и всё разрешило великое слово нашего гения — Достоевского. Однако мы все его заставили читать. Чтение стало продолжаться, а между тем составили заговор. Я ослабел и хотел было уехать, но меня удержали силой. В этот час времени успели купить богатейший, в 2 аршина в диаметре лавровый венок, и в конце заседания множество дам (более ста) ворвались на эстраду и увенчали меня при всей зале венком: „За русскую женщину, о которой вы столько сказали хорошего!“. Все плакали, опять энтузиазм» Достоевский, Федор. Письмо А. Г. Достоевской от 8 июня 1880 года // Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1988. — Т. 30. Кн. 1. — С. 182. — 184-185 с..

По описанию В. О. Михневича, «когда г-н Достоевский кончил, в зале поднялось что-то невероятное, не было человека, который бы не хлопал, не стучал и не кричал „браво“ в каком-то исступлении. Женщины махали платками, многие из них встали для этого на стулья, были и такие, что впали в истерическое состояние; в воздух летели шапокляки и цилиндры, тысячи рук простирались по направлению к оратору... У многих глаза сверкали и лица пламенели, как в минуты самого сильного душевного возбуждения. Казалось, дальше уже нельзя идти в изъявлении восторга, но вышло, что можно» («Новости», 1880, 13 июня, № 154)[3].

«Последние слова своей речи Достоевский произнес каким-то вдохновенным шепотом, опустил голову и стал как-то торопливо сходить с кафедры при гробовом молчании, — вспоминает Д. Н. Любимов. — Зала точно замерла, как бы ожидая чего-то еще. Вдруг из задних рядов раздался истерический крик: „Вы разгадали! — подхваченный несколькими женскими голосами на хорах. Вся зала встрепенулась. Послышались крики: „Разгадали! Разгадали!", гром рукоплесканий, какой-то гул, топот, какие-то женские взвизги. Думаю, никогда стены московского Дворянского собрания ни до, ни после не оглашались такою бурею восторга. Кричали и хлопали буквально все — и в зале и на эстраде. Аксаков бросился обнимать Достоевского. Тургенев, спотыкаясь, как медведь, шел прямо к Достоевскому с раскрытыми объятиями. Какой-то истерический молодой человек, расталкивая всех, бросился к эстраде с болезненными криками: «Достоевский, Достоевский!» — вдруг упал навзничь в обмороке. Его стали выносить. Достоевского увели в ротонду. Вели его под руки Тургенев и Аксаков; он видимо как-то ослабел; впереди бежал Григорович, махая почему-то платком. Зал продолжал волноваться» (Достоевский в воспоминаниях, т. II, стр. 377—378).
Г. И. Успенский: «Положительно известно, что тотчас по окончании речи г-н Достоевский удостоился не то чтобы овации, а прямо идолопоклонения; один молодой человек, едва пожав руку почтенного писателя, был до того потрясен испытанным волнением, что без чувств повалился на эстраду» (там же, стр. 341). Е. П. Леткова-Султанова: «Маша Шелехова упала в обморок. С Паприцем сделалась истерика»(там же, стр. 391)[4].

источники



Сноски


  1.  Достоевский, Федор. Письмо А. Г. Достоевской от 7 июня 1880 года // Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1988. — Т. 30. Кн. 1. — С. 183. — 182-183 с.
  2.  Леонтьев, К. Н. Владимир Соловьев против Данилевского // Полное собрание сочинений и писем: В 12-ти т / Тексты подготовили В. А. Котельников, О. Л. Фетисенко. — СПб.: Владимир Даль, 2007. — Т. 8. Кн. 1. — С. 337. — 316-413 с.
  3. Достоевский, Федор. Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1988. — Т. 30. Кн. 1. — С. 356.
  4. Достоевский, Федор. Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1988. — Т. 30. Кн. 1. — С. 460-461.