Если Бога нет, то все позволено

Материал из Два града
Если Бога нет, то все позволено

Фраза, синтезированная из романа Достоевского «Братья Карамазовы» (1879). Типичная для романтизма форма ложной апологии христианства.

источники цитаты

Иван Федорович (Карамазов) прибавил при этом в скобках, что в этом-то и состоит весь закон естественный, так что уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, всё будет позволено, даже антропофагия. Но и этого мало, он закончил утверждением, что для каждого частного лица, например как бы мы теперь, не верующего ни в бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении[1]:64-65.
А слышал давеча его (Ивана Карамазова. - Ред.) глупую теорию: «Нет бессмертия души, так нет и добродетели, значит, всё позволено»[1]:76.

(Алеша Карамазов) — Это чтобы «всё позволено»? Всё позволено, так ли, так ли? Иван нахмурился и вдруг странно как-то побледнел. — А, это ты подхватил вчерашнее словцо, которым так обиделся Миусов... и что так наивно выскочил и переговорил брат Дмитрий? — криво усмехнулся он. — Да, пожалуй: «всё позволено», если уж слово произнесено. Не отрекаюсь. Да и редакция Митенькина недурна. Алеша молча глядел на него.

— Я, брат, уезжая, думал, что имею на всем свете хоть тебя, — с неожиданным чувством проговорил вдруг Иван, — а теперь вижу, что и в твоем сердце мне нет места, мой милый отшельник. От формулы «всё позволено» я не отрекусь, ну и что же, за это ты от меня отречешься, да, да?[1]:240
Только как же, спрашиваю, после того человек-то? Без Бога-то и без будущей жизни? Ведь это, стало быть, теперь всё позволено, всё можно делать?[2]:29.
Молодой Карамазов, Иван Федорович, ужаснул его (Смердякова. — Ред.) своим духовным безудержем. «Всё, дескать, по-ихнему, позволено, что ни есть в мире, и ничего впредь не должно быть запрещено, — вот они чему меня всё учили». Кажется, идиот на этом тезисе, которому обучили его, и сошел с ума окончательно…[2]:126-127

Перифраз известного выражения Вольтера «если бы Бога не было, его следовало бы выдумать», где оно также было направлено против вульгарного атеизма. Как всегда, мысль Достоевского не далеко уходит от либерализма, в данном случае – от вольтерианского деизма, хотя и является осознанным противопоставлением ему, то есть пытается его преодолеть, но безуспешно, потому что романтический имманентизм – это лишь обратная сторона деизма Просвещения. Апология христианства в почвенничестве – это типичная для европейского романтизма попытка преодолеть духовный тупик Просвещения, при этом, как и оно, полностью уповая на человеческие силы (на «народ», или «почву», на «лучшего (высшего) человека»). Поэтому и здесь (в идиоме «если Бога нет, то все позволено») в самом начале фразы, в первом ее тезисе, заявлено маловерие Достоевского, его собственное сомнение в существовании Бога. По аналогичной схеме построен знаменитый «символ веры» Достоевского из письма Фонвизиной («верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпа<ти>чнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»[3]), где допущение, что Истина, которая и есть Сам Христос (Ин 14:6), «действительно» может быть «вне Христа» – это то же самое, что риторическое допущение несуществования Бога в афоризме «если Бога нет, то все позволено», то есть выражение подспудного сомнения («я — дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных» (там же)). Антиутопии и «бунты» Ставрогина, Версилова и Ивана Карамазова – это и есть эти «противные (во мне) доводы». Поэтому все атрибуты человекобожеских антиутопий («церкви атеистов») его отрицательных героев в несколько видоизменном виде присутствуют и в антропотеической утопии самого Достоевского – хилиазме грядущего «русского социализма» как того же самого утверждения человека на земле без Бога, когда «все Христы», потому что нет с ними и в них Самого Христа-Бога и благодати Пресвятой Троицы.

«Непременная потребность новой нравственности <…> Вот это и будет может быть второе пришествие Христово»[4]. Здесь замыкается круг тщетной борьбы почвенничества с вольтерианским деизмом (или – шире – с грехом, с неверием), потому что «новая (формально – христианская) нравственность» человечества (когда «не все себе позволяешь» из метафизических соображений «автономии воли», сознания своего «окончательного развития») вместо евангельского Второго Пришествия Христа-Вседержителя «судити живых и мертвых» – это и есть не что иное, как очередное «выдумывание Бога» человеческим безумием на тот случай, если «действительно" окажется, что «Бога нет» (если Пришествия Христова человечество так и не дождется). Таким образом, содержащийся в афоризме «если Бога нет, то все позволено» кажущийся христианско-апологический посыл («Бог есть и потому человеку не все позволено») расшифровывается как выражение общегуманистической религиозной веры в человека, в его высшее (потенциально божественное, такое же как у Христа) нравственное достоинство, в его способность к жертвенному ограничению своей свободы ради других, веры в его бессмертие по естеству (а не по благодати).

в речи мастеров

Введенский Александр Иванович, Достоевский Федор Михайлович, Митрофанов Георгий Николаевич

источники



Сноски


  1. 1,0 1,1 1,2  Достоевский, Федор. Братья Карамазовы. Книги I–X // Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1976. — Т. 14.
  2. 2,0 2,1  Достоевский, Федор. Братья Карамазовы. Книги I–X // Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1976. — Т. 15.
  3. Достоевский, Федор - Фонвизиной Н.Д. Конец января—20-е числа февраля 1854 // Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1985. — Т. 28(I). — 176 с.
  4. Достоевский, Федор. Записная тетрадь 1875-1876 гг. // Полное собрание сочинений: В 30-ти т. — Л.: Наука, 1982. — Т. 24. — 165 с.