Гапон Георгий Аполлонович

Материал из Два града
Гапон Георгий Аполлонович
 

1870-1906

Окончил: Полтавская духовная семинария, СПбДА

Организации: Религиозно-философские собрания 1901-1903 годов, Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга

Испытал влияние: Толстой Лев Николаевич

Направление: социальное христианство, обновленчество

(18701906) — создатель и руководитель «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга», организатор январской рабочей забастовки и массового шествия рабочих к Царю с петицией в которой перечислялись их требования 9 января 1905 года, закончившегося расстрелом рабочих и положившего начало революции 1905—1907 годов. Мастер патологической речи. Представитель дореволюционного обновленчества, первого поколения модернистов.

В 1907 году св. Иоанн Кронштадтский записывает в дневнике, что «Церковь Христова воюема на земле от неверных, да и от служителей ее, вроде священника Григория Петрова, Гапона и многих, многих, желающих сокращения богослужения, светских одежд для священников, вторичных браков, хождения в театр и проч.»[1].

биография

образование и ранние годы в священстве

По окончании духовного училища Гапон поступил в Полтавскую духовную семинарию. Во время учёбы в семинарии оказался под воздействием толстовца — Исаака Фейнермана, пришедшего из Ясной Поляны. Продолжая учёбу в семинарии, Гапон стал открыто высказывать толстовские идеи, что привело его к конфликту с семинарским начальством. Ему пригрозили лишением стипендии, в ответ на что он заявил, что сам отказывается от стипендии, и стал подрабатывать частными уроками. В 1893 году успешно закончил семинарию.

В 1894 году Гапон женился на купеческой дочери и по её совету решил принять духовный сан. О своём намерении он рассказал полтавскому епископу Илариону, и тот обещал ему покровительствовать, сказав, что ему нужны такие люди, как Гапон. В том же году Гапон был рукоположен сначала в дьяконы, а затем и в священники. По решению епископа Илариона получил должность священника в бесприходной церкви Всех Святых при полтавском кладбище. В качестве священника Гапон проявил незаурядный талант проповедника, и на его проповеди стало стекаться множество народа. Стараясь согласовывать свою жизнь с христианским учением, Гапон помогал беднякам и соглашался безвозмездно совершать духовные требы для бедных прихожан из соседних церквей. В свободное от богослужений время Гапон устраивал собеседования на религиозные темы, которые собирали множество слушателей, хотя его церковь и была бесприходной.

В 1898 году от внезапной болезни умерла молодая жена Гапона. Осталось двое маленьких детей — Мария и Алексей. Это событие стало поворотным моментом в жизни Гапона. Чтобы избавиться от тяжёлых мыслей, он поехал в Санкт-Петербург поступать в духовную академию. Хотя диплом второй степени не давал ему права на поступление в академию, Гапон сумел заручиться поддержкой епископа Илариона, который состоял в дружеских отношениях с обер-прокурором Святейшего Синода Константином Победоносцевым. Получив рекомендательное письмо от Илариона, Гапон явился к Победоносцеву и по его протекции и протекции товарища обер-прокурора — Владимира Саблера поступил на 1-й курс академии.

Однако учёба в духовной академии быстро разочаровала Гапона. В преподаваемых предметах он видел только мёртвую схоластику, которая не давала ему ответа на вопрос о смысле жизни. Лишившись душевного равновесия, Гапон забросил учёбу и летом 1899 года уехал поправлять здоровье в Крым. В Крыму он посещал местные монастыри, раздумывая, не уйти ли ему в монахи, однако решил, что жизнь в монастыре несовместима со служением народу. Большое влияние на Гапона оказало знакомство с художником Василием Верещагиным, который советовал ему сбросить рясу и работать на благо народа, и либеральным армянским публицистом Григорием Джаншиевым.

начало общественной деятельности

Вернувшись в Санкт-Петербург, Гапон начал участвовать в благотворительных миссиях, занимавшихся христианской проповедью среди рабочих. В это время в Санкт-Петербурге действовало Общество религиозно-нравственного просвещения, и Гапону было предложено принять участие в его работе. В 1899 году Гапон начал выступать в качестве проповедника в Церкви Милующей Божьей Матери в Галерной Гавани на Васильевском острове. Старостой этой церкви в то время был Владимир Саблер.

Проповеди Гапона собирали множество людей, и нередко церковь не вмещала в себя всех слушателей, число которых достигало 2000. Галерная Гавань была местом обитания питерских босяков, и Гапон нередко проводил целые дни, общаясь с обитателями горьковского «дна».

В это время Гапон составил свой первый проект общества взаимопомощи. Общество предполагалось назвать «Обществом ревнителей разумного-христианского проведения праздничных дней», и оно должно было сплотить верующих в подобие христианского братства. Написанный Гапоном устав этого общества включал в себя параграф о материальной взаимопомощи его членов. Однако устав не был утверждён церковным начальством, и тогда Гапон ушёл из Общества протоиерея Орнатского.

В 1900 году Гапон был назначен на должность настоятеля сиротского приюта святой Ольги, а также законоучителя и священника приюта Синего Креста. Эти приюты содержались на пожертвования людей высшего света, и вскоре молодой священник приобрёл популярность в петербургских придворных кругах. По словам Гапона, особенное влияние он имел на придворных дам, которые видели в нём чуть ли не пророка, призванного возвестить новые истины и раскрыть тайный смысл учения Христа. Посещал проходившие под председательством Сергия (Страгородского) Религиозно-философские собрания 1901-1903 годов в Петербурге.

Летом 1902 года из-за конфликта с попечительным советом Гапон был отстранён от должности настоятеля приюта Синего Креста. В ходе обострившегося конфликта Гапон настроил свою многочисленную паству против попечительного совета. По свидетельству сослуживца Гапона священника Михаила (Попова), уже тогда Гапон славился умением управлять толпой. В адрес попечителей стали поступать угрозы, а на улице в них стали бросать камни. Уходя из приюта, Гапон забрал с собой окончившую курс воспитанницу Александру Уздалёву, которую впоследствии сделал своей сожительницей. В том же году он был отчислен с 3-го курса академии, причём причиной исключения была несдача Гапоном переходных экзаменов. Председатель попечительного совета Николай Аничков написал на Гапона донос в Охранное отделение, и Гапон был вызван туда на допрос. Это событие послужило поводом для его знакомства с Департаментом полиции.

Осенью 1902 года Гапон был восстановлен в духовной академии по протекции митрополита Антония (Вадковского), который оказывал ему покровительство. Имеются сведения, что в восстановлении Гапона в академии сыграл свою роль Департамент полиции. В 1903 году Гапон успешно окончил академию, написав дипломную работу на тему «Современное положение прихода в православных церквах, греческой и русской», и получил должность священника при тюремной церкви святого Михаила Черниговского Городской пересыльной тюрьмы.

во главе «Собрания русских фабрично-заводских рабочих»

В августе 1903 года Гапон принялся за создание рабочей организации. Собрав группу инициативных рабочих, Гапон предложил им «бросить форму московской организации, освободиться от опеки административных нянек и создать материальную независимость». Предложение было поддержано рабочими, и 30 августа 1903 года на Выборгской стороне на деньги рабочих была открыта первая чайная-клуб, ставшая центром нового общества. В феврале 1904 года министерство внутренних дел утвердило написанный Гапоном устав профсоюза, и вскоре он был торжественно открыт под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга».

Оказавшись во главе рабочего Собрания, Гапон развернул активную деятельность. Формально Собрание занималось организацией взаимной помощи и просветительством, однако Гапон придал ему иное направление. Из числа верных рабочих Гапон организовал особый кружок, который называл «тайным комитетом» и который собирался на его квартире. Ближайшими соратниками Гапона по «тайному комитету» были рабочие И. В. Васильев и Н. М. Варнашёв. На собраниях кружка читалась нелегальная литература, изучалась история революционного движения и обсуждались планы будущей борьбы рабочих за свои права. Замысел Гапона состоял в том, чтобы объединить широкие рабочие массы и поднять их на борьбу за свои человеческие права, за свои экономические и политические интересы.

В ноябре 1903 года сподвижник Гапона А. Е. Карелин сообщал своему знакомому И. И. Павлову:

— Гапон по своему внутреннему существу — не только не провокатор, но, пожалуй, такой страстный революционер, что, может быть, его страстность в этом отношении несколько излишня. Он безусловно предан идее освобождения рабочего класса, но так как подпольную партийную деятельность он не находит целесообразной, то он считает неизбежно необходимым открытую организацию рабочих масс по известному плану и надеется на успешность своей задачи, если отдельные группы сознательных рабочих сомкнутся около него и дадут ему свою поддержку. Таким образом он думает организовать, ведя дело возможно осторожнее, рабочее общество, в которое должно войти возможно большее число членов. Насчитывая в обществе несколько десятков, а, может быть, и сотен тысяч, можно организовать такую пролетарскую армию, с которой в конце концов правительству и капиталистам придётся считаться в силу необходимости… Вот план Гапона, и мы полагаем, что план этот имеет будущность.

— И. И. Павлов. Из воспоминаний о «Рабочем Союзе» и священнике Гапоне // Минувшие годы. — СПб.: 1908. — № 3. — Стр. 26—27.

Численность Собрания стремительно росла, В декабре 1904 года оно насчитывало уже 9000 членов, а в начале января 1905 года возросло до 20000. На гапоновских сораниях выступал Емельян Ярославский.

С мая 1904 года началось открытие новых отделов «Собрания» в разных частях города. Всего до конца года было открыто 11 отделов.

В начале декабря 1904 года с Путиловского завода по решению мастера Тетявкина было уволено четверо рабочих — членов «Собрания»: Сергунин, Субботин, Уколов и Фёдоров. По утверждению администрации, они были уволены на законном основании. Однако в среде рабочих распространился слух, что они уволены за принадлежность к гапоновскому «Собранию». По информации И. И. Павлова, руководители Путиловского завода были обеспокоены стремительным ростом Нарвского отдела «Собрания», который угрожал вобрать в себя всех рабочих завода. Инцидент с увольнением рабочих рассматривался в Нарвском отделе, и там было решено, что они уволены незаконно, о чём было доведено до сведения Гапона. Вернувшись из Нарвского отдела, Гапон заявил своим сотрудникам, что видит в увольнении вызов, брошенный «Собранию» со стороны капиталистов. Гапон сказал, что «Собрание» должно вступиться за своих членов и что в противном случае оно ничего не стоит и он сам из него выйдет.

4 января Гапон во главе депутации явился к директору Путиловского завода Смирнову и зачитал ему список экономических требований. По поводу каждого пункта требований Гапон давал объяснения и возражал на замечания, делаемые директором, причём неоднократно обращался к сопровождавшим его рабочим со словами: «Не так ли, товарищи?». Смирнов в очередной раз отказал в удовлетворении требований, указав основания, почему они неисполнимы. На следующий день забастовка была распространена на другие заводы Петербурга, и им были также предъявлены широкие экономические требования. 5 января Гапон ходил с депутацией в правление акционеров Путиловского завода и убедился, что требования рабочих не будут удовлетворены. 6 января он отправился к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому, но тот отказался его принять. После того, как стало ясно, что все экономические средства борьбы исчерпаны, Гапон решил перейти на путь политики и обратиться непосредственно к царю. В своих воспоминаниях Гапон писал: «Сознавая, что со своей стороны я сделал всё, чтобы сохранить мир, я решил, что другого исхода не было, как всеобщая забастовка, а так как забастовка эта, несомненно, вызовет закрытие моего союза, то я и поспешил с составлением петиции и последними приготовлениями».

шествие к царю и «Кровавое воскресенье»

6 января Гапон приехал в Нарвский отдел «Собрания» и произнёс зажигательную речь, в которой призывал рабочих обратиться со своими нуждами непосредственно к царю. Сущность речи состояла в том, что на рабочего не обращают внимания, не считают его за человека, правды нигде нельзя добиться, все законы попраны, и рабочие должны поставить себя в такое положение, чтобы с ними считались, как с людьми. При этом Гапон призывал всех рабочих, с жёнами и детьми, идти 9 января в 2 часа дня к Зимнему дворцу.

В тот же день Гапон на основании предложенных ему набросков составил текст петиции на имя царя. В основу петиции была положена мартовская «программа пяти», к которой Гапон добавил пространное предисловие и краткое заключение. Предисловие, написанное в стиле церковного красноречия, включало в себя обращение к царю, описание бедственного положения и бесправия рабочих и требование немедленного созыва Учредительного собрания. «Не откажи в помощи Твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнёт чиновников. Разрушь стену между Тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с Тобой», — писал царю Гапон. В кратком заключении Гапон от имени рабочих выражал готовность умереть у стен царского дворца, если просьба не будет исполнена:

Вот, Государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к Тебе! Повели и поклянись исполнить их, и Ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя своё запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовёшься на нашу мольбу, — мы умрём здесь, на этой площади, пред Твоим дворцом. Нам некуда больше идти и незачем! У нас только два пути: — или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, Государь, любой из них, мы пойдём по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим её!

— Г. А. Гапон. Петиция рабочих Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II // Красная летопись. — Л.: 1925. — № 2. — С. 1.

Гапон разъезжал по отделам «Собрания», зачитывал петицию и давал ей толкование. Говорил Гапон просто и искренне и легко овладевал аудиторией. Секрет ораторского таланта Гапона состоял в том, что он говорил с рабочими на одном языке и выражал их собственные чувства и желания. После каждого пункта петиции Гапон давал ему краткое разъяснение и обращался к толпе с вопросом: «Нужно ли вам это, товарищи?» — «Нужно, необходимо!» — единым вздохом отвечала толпа. В конце речи Гапон требовал от рабочих поклясться, что они явятся в воскресенье на площадь и не отступятся от своих требований, даже если им будет угрожать смерть.

По свидетельству очевидцев, толпа, наэлектризованная Гапоном, пребывала в состоянии религиозной экзальтации. Люди плакали, топали ногами, стучали стульями, бились кулаками в стены и клялись, как один, явиться на площадь и умереть за правду и свободу. В «Собрании» царила атмосфера мистического экстаза. Люди складывали пальцы крестиками, показывая, что эти требования для них святы и их клятва равносильна присяге на кресте. Свидетельница событий Л. Я. Гуревич писала: «Быть может, никогда и нигде ещё революционный подъём огромных народных масс — готовность умереть за свободу и обновление жизни — не соединялся с таким торжественным, можно сказать, народно-религиозным настроением». Популярность самого Гапона в эти дни достигла небывалых размеров. Многие видели в нём пророка, посланного Богом для освобождения рабочего народа. Женщины подносили к нему для благословения своих детей. Люди видели, с какой лёгкостью останавливались огромные фабрики и заводы, и приписывали это «силе» Гапона. Прокурор Петербургской судебной палаты писал в записке на имя министра юстиции:

Названный священник приобрёл чрезвычайное значение в глазах народа. Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и т. п. Женщины говорят о нём со слезами на глазах. Опираясь на религиозность огромного большинства рабочих, Гапон увлёк всю массу фабричных и ремесленников, так что в настоящее время в движении участвует около 200 000 человек. Использовав именно эту сторону нравственной силы русского простолюдина, Гапон, по выражению одного лица, «дал пощёчину» революционерам, которые потеряли всякое значение в этих волнениях, издав всего 3 прокламации в незначительном количестве. По приказу о. Гапона рабочие гонят от себя агитаторов и уничтожают листки, слепо идут за своим духовным отцом. При таком направлении образа мыслей толпы она, несомненно, твёрдо и убеждённо верит в правоту своего желания подать челобитную царю и иметь от него ответ, считая, что если преследуют студентов за их пропаганду и демонстрации, то нападение на толпу, идущую к царю с крестом и священником, будет явным доказательством невозможности для подданных царя просить его о своих нуждах.

— Записки прокурора Петербургской судебной палаты министру юстиции 4—9 января 1905 г. // Красный архив. — Л.: 1935. — № 1. — С. 48.

6 января Гапон объявил о начале всеобщей забастовки, и к 7 числу все заводы и фабрики Петербурга забастовали. Гапоновские рабочие проходили по предприятиям и без труда снимали людей с работы. Последним остановился Императорский фарфоровый завод. Делегат от завода сообщил Гапону, что их рабочие не желают бастовать. «Скажи рабочим фарфорового завода, — ответил Гапон, — если они завтра к полудню все не бросят работу, я пришлю туда тысячу человек, которые заставят их сделать это». На другой день казённый завод встал, как один человек.

7 января Гапон устроил встречу с представителями революционных партий за Невской заставой. На встрече он убеждал их присоединиться к мирному шествию, не прибегать к насилию, не выбрасывать красных флагов и не кричать «долой самодержавие». По свидетельству участников встречи, Гапон выражал уверенность в успехе движения и полагал, что царь выйдет к народу и примет петицию. Гапон охотно развивал свой план действий. В случае, если царь примет петицию, он возьмёт с него клятву немедленно подписать указ о всеобщей амнистии и о созыве всенародного Земского собора. После этого он выйдет к народу и махнёт белым платком, — и начнётся всенародный праздник. Если же царь откажется принять петицию и не подпишет указ, он выйдет к народу и махнёт красным платком, — и начнётся всенародное восстание. В последнем случае всем разрушительным силам, к которым Гапон причислял и революционеров, предоставлялась полная свобода действий. «Тогда выбрасывайте красные флаги и делайте всё, что найдёте разумным», — говорил Гапон.

7 января Гапон ходил на приём к министру юстиции Н. В. Муравьёву и убеждал его оказать воздействие на царя и уговорить его принять петицию. «Падите ему в ноги, — говорил Гапон, — и умоляйте его, ради него самого, принять депутацию, и тогда благодарная Россия занесёт ваше имя в летописи страны». Муравьёв, подумав, ответил, что у него есть свой долг, которому он останется верен. На следующий день Муравьёв рассказал о своей встрече с Гапоном другим министрам. Гапон, по словам Муравьёва, — «убеждённый до фанатизма социалист; говорит, что его долг — положить живот за „други своя“, и говорит, что, собственно, рабочий вопрос — пустяки, что они только придрались к этому, а главное — политика». Это мнение было доведено до сведения императора Николая II, который записал в своём Дневнике 8 января: «Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики… Во главе рабочего союза — какой-то священник-социалист Гапон».

8 января, выступая перед рабочими, Гапон уже высказывал мысль, что царь может не выйти к народу и выслать против него войска. В таких случаях он заканчивал свою речь словами: «И тогда у нас больше нет царя!» — и вся толпа отвечала хором: «Нет царя…». Накануне шествия вожаки движения уже не верили, что царь примет петицию. По словам А. Е. Карелина, «ни у Гапона, ни у руководящей группы не было веры в то, что царь примет рабочих и что даже их пустят дойти до площади. Все хорошо знали, что рабочих расстреляют».

В одной из последних речей накануне шествия Гапон говорил: «Здесь может пролиться кровь. Помните — это будет священная кровь. Кровь мучеников никогда не пропадает — она даёт ростки свободы…». Вечером 8 января Гапон и руководители «Собрания» поехали в фотографию и снялись «на прощание», после чего разъехались по своим отделам.

Утром 9 января Гапон во главе Нарвского отдела «Собрания» двинулся в направлении Зимнего дворца. С ним шло не менее 50 000 человек. Другие рабочие шли от своих отделов, рассчитывая соединиться на Дворцовой площади. Перед выступлением Гапон обратился к толпе со словами: «Если царь не исполнит нашу просьбу, значит, у нас нет царя». В последний момент было решено придать процессии характер крестного хода. Из ближайшей часовни были взяты четыре хоругви, иконы и священническая епитрахиль, в которую облачился Гапон. Впереди шествия несли портреты царя и большой белый флаг с надписью: «Солдаты! Не стреляйте в народ!». Когда толпа приблизилась к Нарвской заставе, её атаковал отряд кавалерии. Гапон скомандовал: «Вперёд, товарищи! Или смерть, или свобода!» — после чего толпа сомкнула ряды и продолжала движение.

«Наэлектризованные агитацией, толпы рабочих, не поддаваясь воздействию обычных обще-полицейских мер и даже атакам кавалерии, упорно стремились к Зимнему дворцу», — говорилось в правительственном докладе. В это время по толпе были произведены ружейные залпы, и первые ряды повалились на землю. Залпами были убиты ближайшие соратники Гапона — рабочий Иван Васильев и телохранитель М. Филиппов, шедшие рядом с ним. Сам Гапон получил лёгкое ранение в руку и был повален на землю общим напором толпы. После последнего залпа задние ряды обратились в бегство, и шествие было рассеяно. Этот день вошёл в историю под названием «Кровавого воскресенья».

1905—1906 годы

После демонстрации Гапон был уведен с площади эсером П. М. Рутенбергом. По дороге его остригли и переодели в светскую одежду, отданную одним из рабочих, а затем привели на квартиру Максима Горького. Увидев Гапона, Горький обнял его, заплакал и сказал, что теперь «надо идти до конца». На квартире Горького Гапон написал послание к рабочим, в котором призывал их к вооружённой борьбе против самодержавия. В своём послании Гапон писал: «Родные товарищи-рабочие! Итак, у нас больше нет царя! Неповинная кровь легла между ним и народом. Да здравствует же начало народной борьбы за свободу!».

Первое время после расстрела демонстрации Гапон сидел на квартире и рассылал послания о начале всеобщей борьбы, так в одном из посланий Гапон писал:

Родные, кровью спаянные братья, товарищи-рабочие! Мы мирно шли 9-го к царю за правдой. Мы предупредили об этом его опричников-министров, просили убрать войска, не мешать нам идти к нашему царю. Самому царю я послал 8-го письмо в Царское Село, просил его выйти к своему народу с благородным сердцем, с мужественной душой. Ценой собственной жизни мы гарантировали ему неприкосновенность его личности. И что же? Невинная кровь всё-таки пролилась. Зверь-царь, его чиновники-казнокрады и грабители русского народа сознательно хотели быть и сделались убийцами безоружных наших братьев, жён и детей. Пули царских солдат, убивших за Нарвской заставой рабочих, нёсших царские портреты, простреливали эти портреты и убили нашу веру в царя. Так отомстим же, братья, проклятому народом царю, всему его змеиному царскому отродью, его министрам и всем грабителям несчастной русской земли! Смерть им всем!

— Г. А. Гапон. Третье послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 14—15.

В первые дни после расстрела шествия Гапон всерьёз рассчитывал на массовое народное восстание. В своих воспоминаниях он писал: «Я думал, что восстание возможно и, конечно, считал своею обязанностью стать во главе движения. Я организовал и повёл народ на мирную демонстрацию, тем более моею обязанностью было вести его тем единственным путём, который нам оставался». Однако, вопреки ожиданиям Гапона, массового восстания не последовало, а в городе произошли лишь отдельные беспорядки. Лидеры гапоновского «Собрания» были арестованы и посажены в тюрьму, и он утратил всякую связь со своими рабочими. По настоянию эсеров Гапон решил выехать из Петербурга, а через несколько дней было решено переправить его за границу. Рутенберг дал ему адреса и пароли для перехода через границу и для явки за границей. Однако по дороге Гапон разминулся с ожидавшими его лицами, и ему пришлось переходить границу самостоятельно. Прибыв в пограничный район, Гапон заключил сделку с местными контрабандистами, и в конце января один, без документов перешёл русско-германскую границу близ Тауроггена. При переходе границы в него стрелял солдат-пограничник, но он ушёл невредимым.

В начале февраля 1905 года Гапон прибыл в Женеву, где сблизился с известными партийными революционерами. Эсеры окружили Гапона почитанием, за всё хвалили и познакомили с видными французскими политиками — Ж. Жоресом и Ж. Клемансо. В это время Гапон активно готовился к новому революционному выступлению, в котором рассчитывал сыграть главную роль. Готовясь встать во главе восстания, Гапон учился верховой езде, стрельбе из пистолета и искусству изготовления бомб. Речь его в это время пестрела отборной руганью в адрес царских властей и большим количеством слов, производных от слова «кровь». В беседах с эсерами Гапон говорил, что поклялся отомстить за 9 января и готов использовать для этого любые средства. Чтобы подготовить народ к восстанию, Гапон писал революционные воззвания, которые печатались эсерами и нелегально ввозились на территорию России. В своих воззваниях он призывал к самым крайним методам борьбы с самодержавием. Так, в «Воззвании ко всему крестьянскому люду» он писал:

Вперёд же, братцы, без оглядки назад, без сомненья да малодушья. Быть не должно возврата для богатырей-героев. Вперёд! Наступает суд, грозный суд, страшный суд над всеми нашими обидчиками, за все наши слёзы, стоны ведомые и неведомые. Разобьёмте оковы, цепи своего рабства. Разорвёмте паутину, в которой мы, бесправные, бьёмся! Раздавим, растопчем кровожадных двуногих пауков наших! Широким потоком вооружённого народного восстания прокатимся по всей русской земле, сметём всю нечисть, всех гадов смердящих, подлых ваших угнетателей и стяжателей. Разобьём вдребезги правительственный насос самодержавия — насос, что кровь нашу из жил тянет, выкачивает, поит, вскармливает лиходеев наших досыта. Да здравствует же народное вооружённое восстание за землю и волю! Да здравствует же грядущая свобода для всех вас, о российския страны, со всеми народностями! Да здравствует же всецело от рабочего трудового народа правление (Учредительное Собрание)! И да падёт вся кровь, имеющая пролиться — на голову палача-царя да на голову его присных!

— Г. А. Гапон. Воззвание ко всему крестьянскому люду // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 12.

В таком же духе было выдержано «Воззвание к петербургским рабочим и ко всему российскому пролетариату», написанное 7 (20) февраля 1905 года. Тем же числом датировано «Письмо к Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубцу Российской империи», в котором Гапон призывал царя отречься от престола и отдать себя на суд русскому народу. Письмо было в подлиннике отправлено самому царю. 10 (23) марта 1905 года Правительствующий Синод по представлению митрополита Антония (Вадковского) от 4 (17) марта лишил Гапона сана священника и исключил из духовного звания.

В начале февраля Гапон встретился с лидером большевиков В. И. Лениным. По воспоминаниям Н. К. Крупской, накануне встречи «Ильич не зажигал у себя в комнате огня и шагал из угла в угол. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, человеком, тесно связанным с рабочими массами, беззаветно верившими ему, и Ильич волновался этой встречей». Встреча состоялась на нейтральной почве, в кафе, и прошла успешно. Ленин горячо поддержал идею объединения и обещал выступить с ней на ближайшем съезде социал-демократической партии. По итогам встречи Ленин написал статью «О боевом соглашении для восстания», в котором приводил текст письма Гапона и выражал ему поддержку. Выступая на III съезде РСДРП, Ленин характеризовал Гапона как «человека безусловно преданного революции, инициативного и умного, хотя, к сожалению, без выдержанного революционного миросозерцания». Рассказывая о встречах Ленина с Гапоном, Крупская писала: «Тогда Гапон был ещё обвеян дыханием революции. Говоря о питерских рабочих, он весь загорался, он кипел негодованием, возмущением против царя и его приспешников. В этом возмущении было немало наивности, но тем непосредственнее оно было. Это возмущение было созвучно возмущению рабочих масс». На прощание Ленин посоветовал Гапону «не слушать лести» и «учиться».

В мае 1905 года Гапон на короткое время вступил в партию эсеров. Инициатором его вступления был П. М. Рутенберг. Как следует из мемуаров Рутенберга, эсеры надеялись, что партийная дисциплина свяжет Гапона и удержит его от попыток проводить самостоятельную политику. Гапону было предложено заняться изданием «Крестьянской газеты». Однако у самого Гапона были иные планы. По словам С. А. Ан-ского, Гапон попытался подчинить всю партию эсеров и руководить всеми её делами. Едва вступив в партию, он потребовал, чтобы его ввели в центральный комитет и посвятили во все конспиративные дела. В этом ему было отказано, и Гапон остался недоволен, не будучи в состоянии смириться с положением рядового члена партии.

По мнению эсеров, поведение Гапона объяснялось его крайним самолюбием. «Совершенно не понимая необходимости партийных программ и партийной дисциплины, считая деятельность революционных партий вредной для цели восстания, он глубоко верил только в себя, был фанатически убежден, что революция в России должна произойти только под его руководством», — вспоминал Ан-ский. По словам же В. М. Чернова, Гапон вообще был типичным анархистом, неспособным участвовать в хоровом деле и спеваться с другими, как с равными: «Если хотите, он по натуре был полный, абсолютный анархист, неспособный быть равноправным членом организации. Всякую организацию он мог себе представить лишь как надстройку над одним всесильным личным влиянием. Он должен был один стоять в центре, один всё знать, один сосредоточивать в своих руках все нити организации и дёргать ими крепко привязанных на них людей как вздумается и когда вздумается».

В результате Гапону было предложено выйти из партии, и с лета 1905 года он повёл собственную политику. О своих отношениях с партийными революционерами сам Гапон позднее говорил: «Очень их уважаю, в особенности некоторых отдельных лиц ценю, например, Шишко, — но не могу же я подчиниться им, влезть в их рамки». В апреле-мае 1905 года Гапон возобновил связи с петербургскими рабочими. К этому времени лидеры гапоновского «Собрания» были выпущены из тюрьмы и возобновили нелегальную деятельность. В мае рабочие получили от Гапона письмо, в котором он рассказывал о своей жизни за границей и делился дальнейшими планами. В письме Гапон, в частности, писал: «Здесь мой авторитет весьма силён, популярность велика, но не особенно меня вся эта мишура радует. Гвоздём у меня сидит мысль, как бы организовать пролетариат, как бы объединить его, двинуть его в решительный смертельный бой за свободу и счастье народов, на смерть врагу для победы трудящихся». Далее Гапон давал характеристику революционных партий: социал-демократов называл «талмудистами» и «фарисеями», а про эсеров говорил, что его не удовлетворяет их программа и тактика.

Летом 1905 года Гапон поселился в Лондоне, где познакомился с местными русскими эмигрантами — П. А. Кропоткиным, Н. В. Чайковским, Ф. В. Волховским и другими. С Кропоткиным у Гапона установились наиболее дружеские отношения — к нему он относился с большим уважением и ставил его выше всех русских революционеров. Под влиянием Кропоткина Гапон увлёкся идеями анархо-синдикализма и продолжал интересоваться этим учением и после возвращения в Россию. Кропоткин, со своей стороны, говорил, что Гапон — это «большая революционная сила», и защищал его от нападок партийных революционеров. Кропоткин познакомил Гапона с английскими тред-юнионами, которые заинтересовались положением рабочих в России и обещали пожертвовать крупные суммы денег на гапоновский «Рабочий Союз».

По словам эмигранта М. И. Сизова, в это время у Гапона сложился какой-то новый план действий, ещё более сложный, чем до 9 января. «Все средства хороши… Цель оправдывает средства… — говорил Гапон Сизову. — А цель у меня святая — вывести страждущий народ из тупика и избавить рабочих от гнёта». На вопрос эсера С. А. Ан-ского, с кем же он теперь пойдёт в России, Гапон отвечал: «Не знаю, не знаю! Там на месте посмотрю!.. Попробую идти с Богом, с Богом… А не удастся с Богом, пойду с чёртом… А своего добьюсь!..». Накануне отъезда Гапон подробно расспрашивал знакомых, кто и как захватывал власть во время французских революций. В конце октября или начале ноября 1905 года Гапон нелегально выехал в Россию, унося с собой бунтарские замыслы.

В ноябре 1905 года Гапон возвратился в Россию и поселился в Петербурге на нелегальной квартире. Восстановив связи с рабочими, Гапон принялся хлопотать о своей амнистии и открытии отделов «Собрания». По инициативе Гапона к делу были подключены журналисты — А. И. Матюшенский и другие, которые ходили с просьбой об открытии отделов к разным чиновникам и министрам. Вскоре слухи о приезде Гапона дошли до графа Витте. Узнав, что Гапон в Петербурге, Витте, по его словам, очень удивился и велел немедленно выслать его за границу, заявив, что в противном случае он будет арестован и судим за 9 января. Результатом переговоров между Гапоном и Витте явилось заключённое ими соглашение. В соответствии с соглашением, Витте обязался добиться возобновления деятельности закрытых отделов «Собрания», возместить убытки, причинённые «Собранию» их закрытием, и добиться легализации Гапона с дозволением ему вернуться к участию в делах «Собрания»[74]. Гапон, со своей стороны, обязался выехать за границу и не возвращаться в Россию в течение 6 недель, то есть до 9 января следующего года. Гапон также обязался вести среди рабочих агитацию против вооружённого восстания и против влияния революционных партий. Выехав за границу, Гапон начал давать многочисленные интервью, в которых хвалил политику Витте и критиковал тактику революционеров. На иностранных журналистов Гапон производил впечатление убеждённого сторонника графа Витте.

К началу 1906 года положение с гапоновским «Собранием» резко изменилось. В декабре 1905 года в Москве по инициативе Совета рабочих депутатов произошло Декабрьское вооружённое восстание, которое было жестоко подавлено властями. По распоряжению Дурново петербургский градоначальник В. Ф. фон дер Лауниц запретил устраивать собрания в гапоновских отделах, мотивируя это тем, что они могут быть использованы для пропаганды революционных идей.

В январе 1906 года по решению Дурново контакты с Гапоном были возложены на вице-директора Департамента полиции П. И. Рачковского[74]. При встрече с Гапоном Рачковский заявил, что дело с открытием отделов обстоит туго и министр Дурново опасается, что Гапон устроит «новое 9 января». Гапон попытался заверить Рачковского, что его взгляды на рабочее движение изменились и теперь он имеет в виду только мирное профессиональное движение. Рачковский предложил ему написать на имя министра письмо с изложением своих взглядов, сказав, что без такого письма об открытии отделов не может быть и речи[27]. В конце января Гапон написал на имя Дурново письмо, известное под названием «покаянного письма» Гапона[78]. В своём письме он, в частности, писал:

…9 января — роковое недоразумение. В этом, во всяком случае, не общество виновато со мной во главе… Я действительно с наивной верой шёл к царю за правдой, и фраза: «ценой нашей собственной жизни гарантируем неприкосновенность личности государя» не была пустой фразой. Но если для меня и для моих верных товарищей особа государя была и есть священна, то благо русского народа для нас дороже всего. Вот почему я, уже зная накануне 9, что будут стрелять, пошёл в передних рядах, во главе, под пули и штыки солдатские, чтобы своею кровью засвидетельствовать истину — именно неотложность обновления России на началах правды.

— Г. А. Гапон. Письмо министру внутренних дел // Красный архив. — М.-Л.: 1925. — № 2 (9). — С. 296.

убийство Георгия Гапона

28 марта 1906 года Георгий Гапон выехал из Петербурга по Финляндской железной дороге и не вернулся обратно. По сведениям рабочих, он отправлялся на деловую встречу с представителем партии эсеров. Уезжая, Гапон не взял с собой ни вещей, ни оружия, и обещал к вечеру вернуться. Рабочие забеспокоились, не случилось ли с ним какой-либо беды. В середине апреля в газетах появились сообщения, что Гапон убит членом партии эсеров Петром Рутенбергом. Сообщалось, что Гапон был задушен верёвкой и его труп висит на одной из пустующих дач под Петербургом. Сообщения подтвердились буквально. 30 апреля на даче Звержинской в Озерках было обнаружено тело убитого человека, по всем приметам похожего на Гапона. Рабочие гапоновских организаций подтвердили, что убитый является Георгием Гапоном. Вскрытие показало, что смерть наступила от удушения. По предварительным данным, Гапон был приглашён на дачу хорошо знакомым ему человеком, подвергся нападению группы лиц, был задушен верёвкой и подвешен на вбитый в стену крюк. В убийстве принимало участие около 3—4 человек. Человек, нанимавший дачу, был опознан дворником по фотографии. Им оказался инженер Пётр Рутенберг.

внешность

По свидетельствам современников, Гапон имел яркую, красивую и запоминающуюся внешность. Люди, видевшие его один раз, безошибочно узнавали его спустя много лет. Гапон имел южный тип лица, со смуглой кожей, крупным носом, чёрными, как смоль, волосами, бородой «цвета воронова крыла» и чёрными глазами. По разным оценкам, он был похож на цыгана, представителя горных рас, южного итальянца, еврея или армянина. В рясе священника, с длинными вьющимися волосами и бородой он производил особенно сильное впечатление. Некоторые отмечали, что он похож на Христа. Особенное впечатление на современников производили его глаза. Гапон обладал магнетическим взглядом, который было трудно выдержать, мог часами, не отрываясь, смотреть на собеседника. По свидетельству А. Е. Карелина, глаза Гапона «точно заглядывали в душу, в самую глубину души, будили совесть человеческую». Гапон знал силу своих глаз и при необходимости ей пользовался. Роста он был среднего, имел стройное, худощавое, почти женственное телосложение, слабое здоровье, при этом обладал большой физической силой. Отличался чрезвычайной подвижностью, никогда не сидел на месте, обладал нервными, порывистыми движениями. «Активность и подвижность в каком бы то ни было направлении составляли характерную особенность самой натуры Гапона», — вспоминал А. Филиппов.

Многие отмечали большое личное обаяние, общительность, умение завязывать отношения и оказывать влияние на людей. Гапон легко входил в доверие к незнакомым людям и находил с ними общий язык. Не зная ни одного иностранного языка, он мог объясниться с людьми любой национальности. Он также был хорошим актёром и умел производить на собеседника эмоциональное впечатление. «На встречающихся с ним в первый раз Гапон производил, если ему нужно было, самое лучшее впечатление, а на женщин — обаятельное», — вспоминал И. И. Павлов. По словам Л. Г. Дейча, с первого взгляда он производил впечатление жестокого, сухого и подозрительного человека. «Но появлявшаяся в разговоре на лице его симпатичная улыбка резко изменяла впечатление: тогда казалось, что беседуешь с человеком вполне искренним и бесхитростным». На рабочих его обаяние действовало особенно сильно. Среди них он быстро завоевал всеобщие симпатии, особенно среди так называемых «массовиков», доверчиво относившихся к тем, в ком они чувствовали одного из своих. Гапон подкупал рабочих простотой обращения, демократизмом и готовностью помочь каждому, кто нуждался в совете или в деньгах. Рабочие души в нём не чаяли, а если кто-то из партийных агитаторов пытался выступить против священника с личными нападками, его могли порядочно избить.

воля к власти

По многочисленным свидетельствам, Гапон обладал сильной волей, большой энергией и бешеным темпераментом. Так, по словам Марии Вильбушевич, у Гапона был «сильный, как кремень, характер», а Н. Симбирский писал: «У этого человека стальная воля — она гнётся, но не ломается». О сильной воле, настойчивости и энергии писали и люди, общавшиеся с бывшим священником за границей. Финские революционеры называли его «огненным человеком». С ранних лет Гапон отличался упорством и настойчивостью в достижении целей. Временами эти качества переходили в упрямство, нахальство и наглость. Для достижения своих целей он не боялся прибегать к угрозам, давлению и шантажу. Это постоянно приводило его к конфликтам с окружающими. Заканчивая семинарию, Гапон заявил преподавателю, что, если тот не поставит ему хорошей оценки, необходимой для поступления в университет, он погубит себя и его. Фабричному инспектору Чижову он сказал, что, если тот не пойдёт навстречу предъявленным требованиям, он направит против него раздражение 6000 рабочих, которые могут его убить. В петиции царю Гапон писал, что, если царь не выйдет и не примет петицию рабочих, они умрут здесь, на площади, перед его дворцом. И на собраниях требовал от рабочих поклясться, что они умрут. Проживая за границей, поставил перед собой целью привести к соглашению все партии и объединить их для вооружённого восстания. «Надо взять их за чубы и свести вместе», — говорил он. Когда же социал-демократы отказались войти в соглашение, стал угрожать им, что настроит против них рабочих.

В характере Гапона отсутствовали гибкость и способность к компромиссу. Приняв какое-то решение, он не успокаивался, пока не заставлял окружающих согласиться со своим мнением. Оказавшись в меньшинстве при обсуждении какого-то вопроса в рабочем «Собрании», он заявлял: «Хотя вас и большинство, но я не желаю этого и не позволю, потому что всё это создано мною. Я практический человек и знаю больше вас, а вы фантазёры». Из-за такого поведения некоторые обвиняли его в диктаторстве. «Рабочим предоставлялось быть только слепым орудием в руках Гапона, а та самодеятельность рабочих, о которой так кричал Гапон, осталась пустым лишь звуком», — писал рабочий Н. Петров. Обладая таким характером, Гапон был неспособен сотрудничать с другими людьми как с равными. Н. Симбирский писал, что Гапон не терпел противоречий, а человека равной себе силы не потерпел бы рядом с собой никогда. А по словам В. М. Чернова, всякую организацию он мог себе представить лишь как надстройку над одним всесильным личным влиянием. «Он должен был один стоять в центре, один всё знать, один сосредоточивать в своих руках все нити организации и дёргать ими крепко привязанных на них людей как вздумается и когда вздумается». Вступив в партию эсеров, Гапон попытался подчинить её своему влиянию, а, не достигнув в этом успеха, порвал с ними отношения.

При всём этом Гапон обладал прирождённым талантом лидера. Он умел влиять на людей, подчинять их своей воле и вести за собой. С. А. Ан-ский писал: «Что Гапон имел огромное, неотразимое влияние на рабочих, не прекращавшееся, отчасти, даже после всех непостижимых выходок его, по возвращении в Россию, — не подлежит никакому сомнению. За ним шли слепо, без рассуждения; по первому его слову тысячи и десятки тысяч рабочих готовы были идти на смерть. Он это хорошо знал, принимал как должное и требовал такого же отношения к себе и со стороны интеллигенции. И поразительно то, что некоторые интеллигенты, старые эмигранты, опытные революционеры, люди совершенно не склонные к увлечениям, всецело подпадали под его влияние». По словам Н. Петрова, Гапон действительно мог подчинить человека своей власти, особенно натуру пылкую, горячую. «Фанатичнее всех верили в Гапона женщины, жившие за границей. Некоторые ездили из Женевы в Лондон, с трудом разыскивали его там и предлагали ему свои услуги на всё. Среди женщин он действовал особенно успешно, увлекал их примером Юдифи и так обвораживал, что пылкие головы бросались на всё». А В. А. Поссе вспоминал, что для Гапона были характерны та лёгкость, с которой он давал поручения малознакомым людям, и та сила внушения, которой он временно подчинял их своей воле. Порвав все связи с революционными партиями, Гапон окружил себя небольшим количеством фанатически веривших в него последователей. «Они были абсолютно послушными и слепыми орудиями в его руках и обожали его безгранично, — вспоминал В. М. Чернов. — Их он умел порабощать и приковывать к себе несокрушимыми оковами».

По общему мнению, главной чертой характера Гапона было огромное честолюбие. «Гапон — это безумный, неистовый честолюбец», — писал один из его критиков из числа социал-демократов. А по словам П. М. Пильского, «в Гапоне жило дьявольское, огромное, почти нечеловеческое честолюбие, упрямое и огненное, неуступчивое и злое». С ранних лет Гапон был убеждён, что ему суждено сыграть большую роль в истории. Ещё будучи студентом Духовной академии, он любил повторять: «Я буду или великим человеком или каторжником». И. П. Ювачёв, встретивший Гапона в 1902 году, вспоминал: «Однажды, после горячей речи, он ударил рукою по столу и уверенно заявил: — Погодите! Узнают потом, кто такой Гапон!.. — Действительно, через три года узнали о нём не только русские, но и все народы, весь мир». В 1903 году, создавая рабочую организацию, Гапон говорил И. И. Павлову, что надеется достигнуть таких результатов, что история потом рассудит. Став во главе рабочего «Собрания», он сознательно создавал культ своей личности, выставляя себя единственным защитником интересов трудового народа. Активисты «Собрания» распространяли среди рабочих его портреты и рассказывали, как он, сын крестьянина, с ранних лет стоит за простой народ. «Один наш батюшка такой, а то все негодяи», — говорили рабочие.

В дни январской забастовки 1905 года Гапон чувствовал себя кем-то вроде пророка или Мессии, призванного вывести страждущий народ «из могилы бесправия, невежества и нищеты». Такое же мнение распространилось о нём и в народе. В петиции 9 января и в своих письмах к царю он, подобно библейским пророкам, обращался к царю на «Ты» и угрожал, что, если тот не выйдет к рабочим, между ним и его народом порвётся нравственная связь. А. Филиппов писал: «Вероятно, как и Жанна д’Арк, он считал себя тайным избранником судьбы, и ему рисовалась упоительная картина шествия во главе масс по направлению к Зимнему Дворцу. Он видел осуществление обуревавших его мыслей — почувствовать благодарное пожатие руки Северного Властелина и услышать победное „ура“ десятков тысяч рабочих, за которыми полилась бы и интеллигенция». Однажды, уже за границей, у Гапона спросили, что бы он сделал, если бы царь принял петицию. «Я упал бы перед ним на колени и убедил бы его при мне же написать указ об амнистии всех политических. Мы бы вышли с царём на балкон, я прочёл бы народу указ. Всеобщее ликование. С этого момента я — первый советник царя и фактический правитель России. Начал бы строить Царствие Божие на земле. — Ну, а если бы царь не согласился? — Тогда было бы то же, что и при отказе принять делегацию. Всеобщее восстание, и я во главе его».

Прибыв за границу, Гапон поставил своей целью объединить все революционные партии для вооружённого восстания. Не сомневался, что будет единодушно признан вождём революции и все партии преклонят перед ним, как перед победителем, свои знамёна. В беседах с партийными деятелями выражал уверенность в близкой победе революции, в которой рассчитывал сыграть руководящую роль. Готовясь к революционному выступлению, брал уроки верховой езды, рассчитывая въехать в Россию на белом коне. Однажды кто-то в шутку сказал: «Вот, постойте, восторжествует революция — и вы будете митрополитом». Гапон серьёзно ответил: «Что вы думаете, что вы думаете! Вот дайте только одержать победу — тогда увидите!» Предводитель финской Красной гвардии, капитан Кок, как-то сказал: «Был у вас в России Гапон, теперь вам нужен Наполеон». На что Гапон так же серьёзно ответил: «Почём вы знаете, может, я буду Наполеоном». А в беседе с В. А. Поссе он говорил: «Чем династия Готторпов (Романовых) лучше династии Гапонов? Готторпы — династия гольштинская, Гапоны — хохлацкая. Пора в России быть мужицкому царю, а во мне течёт кровь чисто мужицкая, притом хохлацкая».

Непомерные амбиции Гапона и его притязания на первую роль в революции быстро оттолкнули от него представителей революционных партий. Партийные революционеры стали говорить, что он отводит своей персоне слишком большое место в революционном движении, не соответствующее его заслугам и способностям. Гапона стали упрекать в завышенном самомнении, называли «обнаглевшим попом». Некоторые прямо говорили о «горделивом помешательстве» и мании величия. Все эти разговоры оскорбляли Гапона и били по его самолюбию. Вернувшись в Россию, он начал восстанавливать «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», а в разговорах выражал уверенность, что рабочие массы пойдут за ним, а не за партийными революционерами. По некоторым данным, Гапон верил, что на роль народного вождя он избран Божественным Провидением. В автобиографии он писал, что Провидение могло избрать на эту роль и другого человека, но избрало именно его. Незадолго до смерти в разговоре с одним журналистом Гапон говорил: «Я верю в свою звезду. Она у меня особенная… Есть люди, может быть, маленькие, может быть, ничтожные, на которых возложена миссия. Я такой маленький, а вот, может статься, я ещё что-нибудь сделаю». А своим рабочим он тогда же говорил: «И я докажу — мы ещё вместе сделаем великие дела».

адогматизм

По общему мнению, Гапон был умён, сообразителен и обладал большой долей здравого смысла. При этом у него был не теоретический, а сугубо практический склад ума. К отвлечённым теоретическим знаниям он не питал никакого интереса. Науки, изучаемые в Духовной академии, казались ему мёртвой схоластикой, а партийных интеллигентов он называл талмудистами, набившими себе головы чужим умом. Читать книги Гапон не любил, очевидно, считая это пустой тратой времени, а за необходимыми знаниями предпочитал обращаться к сведущим людям. По мнению Л. Г. Дейча, до приезда за границу он едва ли прочёл хоть одну книгу по политическим вопросам, а В. М. Чернов прямо утверждал, что Гапон и книга — это было что-то несовместимое. При таком отношении к теоретическим знаниям Гапон производил на образованных людей впечатление тёмного и невежественного человека. Пока он жил в России и вращался среди рабочих, это не так бросалось в глаза. Меньшевик С. И. Сомов отмечал, что Гапон был «мало испорчен» лишними знаниями и сведениями, а по своему умственному уровню едва ли стоял выше развитых рабочих. «Это обстоятельство сближало его с массой, психологией которой он совершенно проникался: он прекрасно понимал рабочих, как и они его». Но, оказавшись за границей, в среде партийных интеллигентов, он сразу же попал в чуждую среду. Здесь его невежество и необразованность бросались в глаза и вызывали насмешливое отношение.

Представитель Бунда после встречи с Гапоном писал: «Человек он совершенно необразованный, невежественный, не разбирающийся в вопросах партийной жизни. Говорит с сильным малорусским акцентом и плохо излагает свои мысли, испытывает большое затруднение при столкновении с иностранными словами… Оторвавшись от массы и попав в непривычную для себя специфически интеллигентскую среду, он встал на путь несомненного авантюризма». Особенно раздражало партийных интеллигентов то, что он совершенно не разбирался в партийных программах и догматических разногласиях, которым они придавали первостепенное значение. «О программе партии и её теоретических основах Гапон имел довольно-таки смутное и поверхностное представление, — писал Ан-ский. — Он не только ничего этого не знал, но в глубине души совершенно не интересовался этим, не стремился разбираться в вопросах, которые казались ему лишними и ненужными для революции». Познакомившись с Гапоном, Г. В. Плеханов, В. И. Ленин и другие партийные лидеры настоятельно советовали ему «поучиться», но он совершенно не следовал их советам. Неудивительно, что партийные деятели быстро разочаровались в Гапоне, а сам он, чувствуя себя за границей не в своей тарелке, стал стремиться в Россию, к своим рабочим, с которыми говорил на одном языке.

мастер патологической речи

Гапон был выдающимся мастером патологической речи. Б. В. Савинков утверждал, что у него было «бьющее в глаза ораторское дарование». Большевик Д. Д. Гиммер поражался «громадным демагогическим талантом» Гапона, а французский журналист Э. Авенар писал, что он обладает «даром народного, всепобеждающего красноречия». Особенностью ораторского таланта Гапона было то, что он проявлялся только перед большой аудиторией. В узком кругу собеседников, особенно интеллигентов, он производил совершенно беспомощное впечатление. Так, Чернов вспоминал, что Гапон был малоинтересен как собеседник. «Он говорил отрывочно, путался, терялся. Когда он хотел вас в чём-нибудь убедить, он страшно повторялся, говорил одно и то же почти дословно, как будто хотел просто загипнотизировать вас этим настойчивым, однообразным повторением». По словам А. Филиппова, «он объяснялся так медленно и невразумительно, ища выражений и, по-видимому, не имея определённой мысли, что было скучно», а Ан-ский утверждал, что он буквально не умел связать двух слов.

Зато на трибуне, перед большой аудиторией, Гапон буквально преображался и мог без запинки произносить длинные речи, производя сильное впечатление и приковывая к себе всеобщее внимание. Все свидетели отмечают способность Гапона овладевать аудиторией и держать её в напряжённом состоянии. Когда он выступал перед толпой, тысячи людей слушали, затаив дыхание, сохраняя полнейшую тишину и стараясь уловить каждое слово оратора. Речи Гапона оказывали магическое действие на аудиторию. Не отличаясь богатством содержания, они воздействовали на эмоции людей. На выступлениях Гапона люди плакали, впадали в исступление, некоторые падали в обморок. Наэлектризовав толпу, Гапон мог повести её, куда угодно. Журналист П. М. Пильский писал: «Не было более косноязычного человека, чем Гапон, когда он говорил в кругу немногих. С интеллигентами он говорить не умел совсем. Слова вязли, мысли путались, язык был чужой и смешной. Но никогда я ещё не слышал такого истинно блещущего, волнующегося, красивого, нежданного, горевшего оратора, оратора-князя, оратора-бога, оратора-музыки, как он, в те немногие минуты, когда он выступал пред тысячной аудиторией завороженных, возбуждённых, околдованных людей-детей, которыми становились они под покоряющим и негасимым обаянием гапоновских речей. И, весь приподнятый этим общим возбуждением, и этой верой, и этим общим, будто молитвенным, настроением, преображался и сам Гапон».

Современники по-разному объясняли секрет ораторского таланта Гапона. Одни полагали, что Гапон, будучи выходцем из народа, говорил с ним на одном языке и поэтому был ему так близок, так понятен и так обаятелен. Другие считали, что, выступая перед толпой, Гапон умел ловить и отражать мысли, чувства и настроения самой толпы, подчиняясь ей и служа её рупором. Сам же Гапон был уверен, что сила его речей состоит в том, что его устами говорит Бог.

аморализм

Гапон сознательно придерживался принципа «цель оправдывает средства». Он искренне верил, что если его цель — великая и святая, то для её достижения все средства хороши. «Выстрадал я это собственной душой, это мои мысли, моя идея», — рассказывал он эмигранту М. И. Сизову. А И. И. Павлов писал: «У него царила одна мысль — служения угнетённому люду, — об оценке же средств он не задумывался: тут для него ничего не было святого»

Одним из обычных средств Гапона была хитрость. По воспоминаниям С. Ан-ского, «это была особенная хитрость, коварная, лукавая, вероломная, и, в то же время, наивная по приёмам. Она проникала всё существо этого человека, отражалась в его глазах, сказывалась в манере говорить, в смехе, в движениях». В 1903 году, создавая свою рабочую организацию, в беседе с Павловым Гапон говорил: «Я увидел, что обыкновенными путями, то есть честными, ничего не поделаешь. По-моему, путь, то есть тактика наших революционных партий слишком прямолинейна, слишком прозрачна, так прозрачна, что сквозь неё всё видно, как на ладони. Правительство же в достижении своих целей совсем не церемонится и никакими средствами не брезгает… Силы далеко не равны, — их надо уравнять». По убеждению Павлова, Гапон, «фанатически преданный своей идее и в то же время бесцеремонный в средствах, хотя и не будучи последователем Игнатия Лойолы, решил воспользоваться опытом отцов-иезуитов…»

Оказавшись за границей после 9 января, Гапон и там продолжил свою политику хитрости. Пытаясь объединить революционные партии, решил прибегнуть к простому приёму: социал-демократам говорил, что полностью разделяет их программу, а эсерам — что во всём с ними согласен. Ведя переговоры с представителями Бунда, говорил, что они — единственные настоящие социал-демократы в России, действительные работники. «Его похвалы Бунду, на которые он не скупился, отдавали грубой лестью», — сообщал представитель этой организации. Вступив в переговоры с анархо-социалистом В. Поссе, также соглашался со всеми его взглядами. «Вероятно, он соглашался также и с тем, кто находил мои взгляды утопическими или попросту вздорными», — писал Поссе.

По словам С. Ан-ского, Гапон не стеснялся, когда ему казалось нужным, прибегать к самой грубой лжи и нисколько не смущался, когда его обличали. Когда его уличали в обмане, оправдывал свои действия тем, что это необходимо для рабочего дела. Однажды Гапона упрекнули в том, что он встречается с Лениным. «Да я его и в глаза не видал!» — ответил Гапон. Когда же один из присутствовавших заявил, что сам видел, как Ленин вчера вышел из его комнаты, рассмеялся и, хлопнув его рукой по колену, сказал: «Ничего! Виделся — значит, и надо!». Вернувшись после Манифеста 17 октября в Россию, Гапон и здесь попытался использовать хитрость. Но обмануть правительство второй раз ему не удалось. «Провёл правительство до 9 января и теперь хотел, — рассказывал он Рутенбергу. — Сорвалось!». А И. И. Павлов писал: «Гапон вступил в борьбу хитрости с Витте (или с кем другим) и был положен на обе лопатки…».

Другим приложением принципа «цель оправдывает средства» была финансовая политика Гапона. «Для всякого дела, а особенно революционного, нужны деньги, большие деньги», — говорил он летом 1905 года. Брать эти деньги он был готов из любых источников. Обычным методом Гапона было получение денег от русского правительства. Начиная с 1902 года, Гапон получал денежные суммы от Департамента полиции, а затем тратил их на революционную агитацию. В результате к концу 1904 года ему удалось на деньги правительства создать по всему Петербургу «11 гнёзд революции». Проживая за границей, он получал деньги от финского революционера К. Циллиакуса, вместе с которым готовил в Петербурге вооружённое восстание. Впоследствии оказалось, что эти деньги имели японское происхождение. Вернувшись в Россию, Гапон заключил сделку с правительством Витте о получении 30 тысяч рублей на нужды рабочего «Собрания». Когда же сведения об этом просочились в печать, искренне удивлялся, почему это вызвало такой скандал. «Вас поразили мои открытые сношения с Витте и согласие голодных рабочих организаций принять от него деньги?» — писал он в открытом письме. А в беседе с Рутенбергом он прямо говорил: «Деньги эти народные, и я считаю, что можно всеми средствами пользоваться для святого дела».

Последней финансовой операцией Гапона была сделка о получении 100 тысяч рублей от Департамента полиции за информацию о террористических замыслах партии эсеров. В разговоре с Рутенбергом Гапон убеждал его, что надо смотреть на вещи шире и что следует пожертвовать меньшим делом, чтобы потом на полученные средства устроить ещё большее. «Главное, — говорил он, — не надо бояться. Грязно там и прочее. По мне хоть с чёртом иметь дело, не то что с Рачковским». Впоследствии эту сделку ставили в вину Гапону, будто бы продавшему за деньги революцию. Сам же он рассматривал это лишь как очередной способ добыть средства на революционные цели. После смерти Гапона многие вспоминали его крылатую фразу: «Если бы мне пришлось ради достижения моих целей и ради рабочих сделаться не только священником или чиновником, а проституткой даже, я, ни минуты не задумываясь, вышел бы на Невский». Комментируя смерть Гапона, журналистка А. В. Тыркова-Вильямс писала: «Для него общенье с охранным отделением и было тем развратом, той проституцией, через которую он готов был перешагнуть в интересах рабочих».

По-видимому, для достижения своей цели Гапон был готов перешагивать и через жизни людей. И. И. Павлов вспоминал: «Гапон был искренно предан рабочим, — с этой позиции его сбить не было возможности, — но чтобы удержаться на этой позиции, он мог принести в жертву что и кого угодно. Здесь для него не играла бы роли ни дружба, ни родство, ни понятия о нравственности и т. д. Он не постеснялся бы подвести под ответственность или вообще под беду и несчастье самого близкого человека, если бы видел, что от этого его мысль подвинется вперёд хотя бы на миллиметр». По некоторым данным, Гапон отдавал поручения убивать людей, которых считал предателями рабочего дела. Так, летом 1905 года он поручил рабочему Н. Петрову убить рабочего А. Григорьева, если тот изменит его организации, а зимой 1906 года поручил убить самого Петрова, разгласившего тайну о получении 30 тысяч рублей от графа Витте. По утверждению Петрова, Гапон также подговаривал его убить своего конкурента М. А. Ушакова — бывшего зубатовца и создателя «Независимой рабочей партии». Однако эти поручения не исполнялись по различным причинам. В августе-сентябре 1905 года Гапон планировал террористические акты против Витте и Трепова, а в феврале-марте 1906 года — против Витте, Дурново, Герасимова и Рачковского. Для убийства Витте он готовил молодую девушку Мильду Хомзе, а когда В. Поссе заметил, что она может погибнуть в результате этого теракта, Гапон хладнокровно отвечал: «Ну чтo жe… и погибнет. Все мы погибнем». «Я тут только понял, что Гапон ни перед чем не остановится», — вспоминал Поссе.

Свернуть
Свернуть
Развернуть
Развернуть
сочинения

  • Записки Георгия Гапона (очерк рабочего движения в России 1900-х годов). — М.: тип. Вильде, 1918. — 104 с. Текст записан со слов Гапона британскими журналистами и издан на английском в 1906 году. В России книга впервые была издана в обратном переводе на русский в 1918 году.
  • Г. А. Гапон. Петиция рабочих Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II // Красная летопись. — Л., 1925. — № 2. — С. 30—31.
  • Г. А. Гапон. Петиция рабочих и жителей Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II // Красная летопись. — Л., 1925. — № 2. — С. 33—35.
  • Г. А. Гапон. Письмо к министру внутренних дел П. Д. Святополк-Мирскому // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 13—14.
  • Г. А. Гапон. Письмо к царю Николаю II // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 13.
  • Г. А. Гапон. Первое послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 14.
  • Г. А. Гапон. Второе послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 14.
  • Г. А. Гапон. Третье послание к рабочим // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 14—15.
  • Г. А. Гапон. Послание к солдатам // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 15—16.
  • Г. А. Гапон. Воззвание ко всему крестьянскому люду // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 1—12.
  • Г. А. Гапон. Воззвание к петербургским рабочим и ко всему российскому пролетариату // Священник Гапон. — Берлин, 1906. — С. 40—46.
  • Г. А. Гапон. Открытое письмо к социалистическим партиям России // Священник Гапон. — Берлин, 1906. — С. 46—48.
  • Г. А. Гапон. Письмо к Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубцу Российской империи // Священника Георгия Гапона ко всему крестьянскому люду воззвание. — 1905. — С. 16.
  • Г. А. Гапон. Послание к русскому крестьянскому и рабочему народу. — 1905. — 24 с.
  • Г. А. Гапон. Письмо к членам «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» // Молва. — СПб., 1905. — № 16. — С. 4.
  • Г. А. Гапон. Письмо в газету «Юманите» // Н. Симбирский. Правда о Гапоне и 9-м января. — СПб., 1906. — С. 187—189.
  • Г. А. Гапон. Письмо в газету «Нью-Йорк Геральд» // Н. Симбирский. Правда о Гапоне и 9-м января. — СПб., 1906. — С. 189—191.
  • Г. А. Гапон. Письмо к рабочим в годовщину 9-го января // Молва. — СПб., 1906. — № 10. — С. 2.
  • Г. А. Гапон. Письмо к министру внутренних дел П. Н. Дурново // Красный архив. — М.-Л., 1925. — № 2 (9). — С. 295—297.
  • Г. А. Гапон. Первое письмо в газету «Русь» // Русь. — СПб., 1906. — № 35. — С. 4—5.
  • Г. А. Гапон. Второе письмо в газету «Русь» // Русь. — СПб., 1906. — № 55. — С. 2.

Свернуть
Свернуть
Развернуть
Развернуть
источники

  • Рутенберг, Петр Моисеевич. Убийство Гапона : К 20-летию годовщины 9 янв. Б. м.: б. и., 19--
  • Джанибекян, Виктор Геворкович Гапон. Революционер в рясе / В. Г. Джанибекян Москва: Вече, 2006
  • Ксенофонтов, Игорь Николаевич Георгий Гапон: вымысел и правда / И. Н. Ксенофонтов М.: Росспэн, 1996
  • Кавторин, Владимир Васильевич Первый шаг к катастрофе Свободное размышление строго по документам : О предыстории событий 9 янв. 1905 г. СПб.: Лениздат, 1992
  • Рутенберг, Петр Моисеевич. Убийство Гапона Записки П. М. Рутенберга : К 20-летию годовщины 9 янв. М. Сыктывкар: Сов.-Брит. совмест. предприятие «Слово»: Коми кн. изд-во, 1990
  • Ардаматский, Василий Иванович Перед штормом (Роман-хроника) : О Г. А. Гапоне / / Василий Ардаматский; Худож. О. А. Карелина. М.: Политиздат, 1989
  • Sablinsky, Walter. The road to bloody Sunday Father Gapon a. the St. Petersburg massacre of 1905 / Walter Sablinsky 9-е января 1905 г. Princeton (N. J.): Princeton univ. press, Cop. 1976
  • Тарараев, Алексей Яковлевич. Кровавое воскресенье и священник Гапон. Центр. совет Союза воинств. безбожников СССР ; Обложка: А. Короткин Москва ; Ленинград: Огиз — Моск. рабочий, 1931
  • Плетнев, Валерий Федорович, Редактор Суд над Зубатовым и Гапоном : Инсценировка : С прил. ист. материалов 9 янв. 1905 г. / Под ред. В. Ф. Плетнева 9-е января 1905 г. Суд над Гапоном и Зубатовым Москва: Всерос. пролеткульт, 1925


Сноски


  1.  Иоанн Кронштадтский, св. Созерцательное подвижничество. Выписки из дневника за 1906-1907 г.. — СПб.: Синодальная типография, 1907.