История идей
исторический метод исследования идеологических процессов, разработанный Артуром Лавджоем и другими в первой пол. XX века. История идей изучает возникновение, передачу, воспроизведение и сочетания идей-форм.
идеи-формы
История идей изучает «идеи-формы» (unit-ideas), то есть элементарные, постоянные идеи-единицы, а также их возникновение, передачу, воспроизведение и сочетания.
Обращаясь, например, к истории философских доктрин, она (история идей. - В. Р.) проникает в застывшие и незыблемые системы и, в своих собственных целях, делит их на исходные элементы, на то, что может быть названо элементарными идеями, идеями-единицами (unit-ideas). Общее здание доктрины любого философа или школы почти всегда является чем-то комплексным, неким гетерогенным агрегатом – хотя и сам философ зачастую об этом не подозревает. Это здание сложено не только из различных элементов, но и сами элементы эти нестабильны, хотя испокон веков никто из философов не помнит об этой меланхолической истине. Одним из результатов поиска идей-единиц в таких смесях будет, я полагаю, та истина, что большинство философских систем оригинальны и отличны от других не столько своими элементами, сколько их сочетаниями[1].
Оригинальный текст (англ.)In dealing with the history of philosophical doctrines, for example, it cuts into the hard-and-fast individual systems and, for its own purposes, breaks them up into their component elements, into what may be called their unit-ideas. The total body of doctrine of any philosopher or school is almost always a complex and heterogeneous aggregate — and often in ways which the philosopher himself does not suspect. It is not only a compound but an unstable compound, though, age after age, each new philosopher usually forgets this melancholy truth. One of the results of the quest of the unit-ideas in such a compound is, I think, bound to be a livelier sense of the fact that most philosophic systems are original or distinctive rather in their patterns than in their components.
Лавджой называет идеи-формы «устойчивыми или цикличными динамическими единствами» (persistent or recurrent dynamic units)[1], а также «мотивами» (motives)[1], «сюжетами» (seed-plots)[2].
В понятие «идеи-формы» входят устойчивые факты патологического сознания (мнения) и факты патологической речи: например, штампы, мыслеформы, мотивы, сюжеты и т.п.
История идей позволяет анализировать различные формы символического поведения, которые обычно принимаются за интеллектуальную деятельность: интеллектуальную, философскую, богословскую, научную моду и т.п.
Большинство философских, богословских, идеологических концепций оригинальны и отличны от других не столько своими элементами, сколько их сочетаниями.
Доктрины или течения, объединяемые суффиксом «изм», не являются единствами того рода, что историк идей непременно желает зафиксировать. Скорее они представляют собой конгломераты, к которым и должен быть приложен его метод анализа. Идеализм, романтизм, рационализм, трансцендентализм, прагматизм — все эти чреватые недоразумениями и зачастую расплывчатые определения (так что некоторые желают вообще вычеркнуть их из словаря и философов, и историков) являются обозначениями комплексов, а не чего-то цельного — причем комплексов в двух смыслах. Под них подводится, как правило, не одно учение, а несколько различных и часто конфликтующих доктрин, разрабатываемых отдельными лицами или группами, к чьему способу мысли ими самими или по традиции прилагается данный ярлык. В свою очередь, каждое из этих учений разложимо на ряд простых элементов, зачастую весьма причудливо сочетающихся и производных от множества несходных мотивов и исторических влияний[1].
Оригинальный текст (англ.)The doctrines or tendencies that are designated by familiar names ending in -ismor -ity, though they occasionally may be, usually are not, units of the sort which the historian of ideas seeks to discriminate. They commonly constitute, rather, compounds to which his method of analysis needs to be applied. Idealism, romanticism, rationalism, transcendentalism, pragmatism — all these trouble-breeding and usually thought-obscuring terms, which one sometimes wishes to see expunged from the vocabulary of the philosopher and the historian altogether, are names of complexes, not of simples — and of complexes in two senses. They stand, as a rule, not for one doctrine, but for several distinct and often conflicting doctrines held by different individuals or groups to whose way of thinking these appellations have been applied, either by themselves or in the traditional terminology of historians; and each of these doctrines, in turn, is likely to be resolvable into simpler elements, often very strangely combined and derivative from a variety of dissimilar motives and historic influences.
Основатель того или иного направления (например, Карл Маркс) пережил гностическое откровение, узнал нечто ложное о судьбе человека и его месте в мире. Последующие поколения гностиков переживают последовательно и со все слабеющей силой то же откровение, до тех пор пока оно не перестанет восприниматься как откровение. Все это время гностические открытия Маркс и марксисты излагают в форме идей, которые сами по себе не являются новыми.
Подвергнутые анализу с помощью истории идей, идеологические направления более не выглядят законченными и уникальными системами. Например, легко установить, что нравственный монизм и парижская школа богословия состоят из идентичных элементов, но иначе расположенных.
опьянение идеями-формами
История идей учитывает аффективную сторону: гностическое опьянение «идеями-формами», светскими мистическими переживаниями, которые эти идеи-формы вызывают, лжеощущения, возникающие благодаря усвоению этих «идей».
История идей выясняет, почему нравятся именно эти идеи. Например, нравственный монизм и парижская школа богословия кажутся различными, и нравятся несколько разным лицам, так как вызывают несколько разные светские мистические переживания, несколько иначе окрашивают гнозис.
За внешними различиями концепций «историк отдельных идей стремится разглядеть общие „ингредиенты“: логические, псевдо-логические или аффективные»[1].
Восприимчивость к различным видам пафоса играет, как я убежден, значительную роль в формировании философских систем с помощью ловкого владения многими философами логикой, а также отчасти выступая причиной популярности и влияния той или иной философии среди разных людей и поколений. И деликатная задача изучения этих видов восприимчивости, а также демонстрации того, каким образом они способствовали конструированию систем или приданию идеям правдоподобности и повсеместного хождения, является частью работы историка идей[1].
области распространения идей-форм
А. Лавджой предлагает изучать идеи-формы не только в специальной идеологической, философской или богословской литературе, но и в массовой культуре, искусстве, в быту:
История идей обращается только к определенной группе исторических факторов и только в той мере, в какой можно заметить их функционирование в тех областях интеллектуального мира, каковые традиционно считаются независимыми друг от друга; особенно ее интересуют процессы взаимовлияния разных сфер[1].
Историк идей, коль скоро главной его задачей является поиск первоначальных проявлений некоторой концепции или предположения в той или иной философской или религиозной системе, или в научной теории, обратится к их манифестациям в искусстве и прежде всего в литературе[1].
Обратившись к какой-либо элементарной идее, вычленив ее, историк стремится проследить ее развитие не в одной только области, где она так или иначе представлена, а во многих, если не во всех – как бы эти области не назывались: философия, наука, литература, изобразительное искусство, религия или же политика. Постулатом подобного рода исследования выступает тот, что работа любой данной концепции, эксплицитной или подразумеваемой предпосылки, типа ментальных привычек, специфических тезисов или аргументов, нуждается – дабы в полной мере понять их природу и историческую роль – в системном изучении всех аспектов рефлексивной жизни человека, где такая работа осуществляется, или, по крайней мере, настолько полном, насколько это позволяют возможности историка. Данный постулат покоится на убеждении в том, что между этими сферами существует гораздо больше взаимосвязей, чем это обычно принято полагать, что одна и та же идея нередко проявляется, пусть и трудно узнаваемой, в самых разных областях интеллектуального мира[1].
разновидности
А. Лавджой дает приблизительную классификацию «идей-форм»[1].
- подразумеваемые предпочтения
Это имплицитные или не полностью эксплицитные предпочтения (assumptoin), более или менее бессознательные ментальные привычки, оказывающие воздействие на мысль индивида или поколения. Это убеждения, представляющиеся настолько само собой разумеющимися, что они скорее молчаливо подразумеваются, нежели формулируются или обосновываются; способ мышления, кажущийся настолько естественным и неизбежным, что не требует обоснования в глазах логического самосознания – а это зачастую оказывает на философскую доктрину самое решающее воздействие, и всегда влияло на доминирующие интеллектуальные тенденции той или иной эпохи[1].
Оригинальный текст (англ.)There are, first, implicit or incompletely explicit assumptions,or more or less unconscious mental habits, operating in the thought of an individual or a generation. It is the beliefs which are so much a matter of course that they are rather tacitly presupposed than formally expressed and argued for, the ways of thinking which seem so natural and inevitable that they are not scrutinized with the eye of logical self- consciousness, that often are most decisive of the character of a philosopher's doctrine, and still oftener of the dominant intellectual tendencies of an age.
- склонность мыслить в определенных категориях (диалектика)
«Такой класс идей сходного типа можно назвать диалектическим мотивом. То есть тот или иной доминирующий мыслительный ход, логическая уловка, методологическое предпочтение могут в значительной степени определять мышление индивида, школы и даже целого поколения, и, будучи эксплицированы, сводятся к принципиальным, узловым и, возможно, очень спорным логическим или метафизическим предпосылкам»[1].
- склонность мыслить в конкретных типах образов
- очарованность тем или иным видом светской мистики
Лавджой указывает на чувствительность к различным видам метафизического пафоса:
«Примером „метафизического пафоса“ является любое описание природы вещей, окружающего мира, в таких понятиях, которые пробуждают, подобно стихотворным строкам, своими ассоциациями, своего рода эмпатией, конгениальное расположение духа или строй чувств у философа или его читателей»[1].
примеры идей-форм
- мотив органицизма
- дух упрощения (esprits simplistes)
«Сознание, которое привычно полагает, что у любой задачи есть простое решение»[1].
- сознание сложности устройства мира
«Сознание, которое живет с представлением о сложности устройства мира; крайним выражением такого сознания выступают гамлетоподобные натуры, терзаемые необходимостью принимать в расчет множество взаимосвязанных соображений при решению любой проблемы»[1].
- номиналистский мотив
«Склонность, для некоторых почти инстинктивная, сводить любые общие понятия к ряду конкретных, осязаемых отдельных предметов, под эти понятия подпадающих»[1].
- пафос неопределенности
Пафос предельной туманности, очарованность непостигаемым, которая очень способствовала, я боюсь, успеху многих философов у публики, пусть даже они на это совсем и не рассчитывали. Выражение omne ignotum pro mirifîco [все неизвестное представляется удивительным] прекрасно объясняет — чему в значительной степени обязаны многие философы своей популярностью, включая и некоторых из тех, кто пожинает плоды таковой в наши дни. Читатель не понимает их, но все компенсируется возвышенным тоном; и приятное чувство благоговения и экзальтации мгновенно охватывает его, коль скоро он созерцает мысль такой неизмеримой глубины — глубина эта несомненна, поскольку дна ее не видно. Сродни этому и пафос эзотеричности[1].
- пафос эзотеричности
- пафос вечности
- пафос монизма
«Что есть в единице более привлекательного или более почтенного, чем в любой другой цифре? Однако же с психологической точки зрения сила монистского пафоса станет понятнее, если рассмотреть природу внутреннего отклика, какой порождает речь об единственности. Она доставляет, например, приятное чувство свободы, происходящее от победы или от освобождения из-под власти тягостного разобщения и расколотости мира. Узнать, что вещи, которые мы всегда считали разделенными, являются чем-то сходным — это в общем-то всегда приятно человеку»[1].
- волюнтаристский пафос
«Противоположностью монистского пафоса является волюнтаристский пафос — хотя Фихте и иже с ним умудрились объединить их. Такова реакция нашей активной и волящей природы, и даже, как говорится, нашей бурлящей крови на те признаки, которые приписываются вселенной, вселенной, с которой мы ощущаем свою консубстанциональность»[1].
- пафос прогресса
- пафос единственности, личности
- пафос коллективизма
«Осознание себя самодостаточной личностью (зачастую изнуряющее) способно раствориться, например, в так называемом стадном чувстве и это тоже вызывает экзальтацию и очень сильную экзальтацию, выражением которой может быть чисто метафизическая теорема»[1].
применение
История идей может служить методом исследования идеологических, массовых культурных и массовых религиозных мнений, мыслеформ, штампов, мифов и других жанров патологической речи.
История идей позволяет анализировать различные формы символического поведения, которые обычно принимаются за интеллектуальную деятельность: интеллектуальную, философскую, научную моду и т.п.
Одной из возможных задач истории идей является попытка применить ее особенный аналитический метод для понимания того, как рождаются и распространяются новые верования и интеллектуальные веяния, помочь объяснить психологические аспекты трансформации и влиятельности популярных идей; пролить свет, если возможно, на то, почему учения, господствовавшие или широко распространенные в одном поколении, в другом теряют власть над умами и сходят со сцены[1].
источники
- Лавджой, Артур Великая цепь бытия. История идеи = Lovejoy, Arthur Oncken. The great chain of being. A study of the history of an idea / Пер. Вл. Софронова-Антомони. — М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. — 376 с. — 1 000 экз. — ISBN 5-7333-0239-9.
- Lovejoy, Arthur Oncken Essays in the history of ideas. — New York: Capricorn books, 1960. — 359 p.
- Lovejoy, Arthur Oncken The great chain of being: A study of the history of an idea. — Cambridge; London: Harvard University Press, 2001. — 382 p. — ISBN 0674361539.
Сноски
- ↑ 1,00 1,01 1,02 1,03 1,04 1,05 1,06 1,07 1,08 1,09 1,10 1,11 1,12 1,13 1,14 1,15 1,16 1,17 1,18 1,19 1,20 Лавджой, Артур Великая цепь бытия. История идеи = Lovejoy, Arthur Oncken. The great chain of being. A study of the history of an idea / Пер. Вл. Софронова-Антомони. — М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. — 376 с. — 1 000 экз. — ISBN 5-7333-0239-9.
- ↑ Lovejoy, Arthur Oncken The Historiography of Ideas // Essays in the history of ideas. — New York: Capricorn books, 1960. — P. 1-13. — 359 p.