Новояз

From Два града
Данная статья является незавершённой и находится в процессе доработки.

термин из романа Джорджа Оруэлла «1984» (1949). Противоположен разумной речи.

определение

Пропаганда, массовая культура и модернистская проповедь - это общение на новоязе.

Новояз абсолютно свободен. Это «божественная» речь, которая произносит сама себя, совпадает сама с собой в отличие от несовершенного человеческого языка.

Власть над второй реальностью выражается, как отметил Оруэлл, во власти над словами и их значениями. Идеологический язык, с одной стороны, должен нарушить контакт человека с реальностью, а с другой - подчинить его второй реальности [1].

Использование новояза - безошибочный симптом демонизма, то есть неосуществимого желания изменить мир, воли к власти. Поскольку действительность неизменна и не находится в человеческой власти, а во власти Бога, то такое овладение становится магическим околдовыванием мира, через видимость, ложь и обман.

Термин «новояз» подчеркивает одно из свойств политической речи: ее «новизну».

В романе «1984» Джордж Оруэлл сообщает, что новояз, официальный язык Океании, был разработан для того, чтобы обслуживать идеологию ангсоца (Ingsoc), или английского социализма[2]:200. «Новояз» является антонимом «старояза» (Oldspeak), то есть языка английской культуры. В определение новояза вошли наблюдения Оруэлла прежде всего над языком марксизма, в том числе над советским языком и советской языковой политикой.

Более всего Оруэлла поражают два свойства новояза: его новизна и бедность. Эти два свойства у Оруэлла оказываются взаимосвязанными: бедность ведет к невозможности выразить, или даже помыслить нечто запретное, а новизна слов закрывает доступ к тому, что было написано прежде, до эпохи «Ангсоца»:

Новояз должен был не только обеспечить знаковыми средствами мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев ангсоца, но и сделать невозможными любые иные течения мысли. Предполагалось, что, когда новояз утвердится навеки, а старояз будет забыт, неортодоксальная, то есть чуждая ангсоцу, мысль, постольку поскольку она выражается в словах, станет буквально немыслимой. Лексика была сконструирована так, чтобы точно, а зачастую и весьма тонко выразить любое дозволенное значение, нужное члену партии, а кроме того, отсечь все остальные значения, равно как и возможности прийти к ним окольными путями. Это достигалось изобретением новых слов, но в основном исключением слов нежелательных и очищением оставшихся от неортодоксальных значений — по возможности от всех побочных значений… Помимо отмены неортодоксальных смыслов, сокращение словаря рассматривалось как самоцель, и все слова, без которых можно обойтись, подлежали изъятию[2]:200-201.

У изъятых слов остается только обыденный смысл (в новоязе — «Словарь A»): «Слово «свободный» в новоязе осталось, но его можно было использовать лишь в таких высказываниях, как «свободные сапоги», «туалет свободен». Оно не употреблялось в старом значении «политически свободный», «интеллектуально свободный», поскольку свобода мысли и политическая свобода не существовали даже как понятия, а следовательно, не требовали обозначений»[2]:200-201.

Оруэлл подчеркивает пропагандистскую направленность новояза: новояз не только сообщает информацию, но и навязывает метод истолкования этой информации: «Словарь B состоял из слов, специально сконструированных для политических нужд, иначе говоря, слов, которые не только обладали политическим смыслом, но и навязывали человеку, их употребляющему, определенную позицию»[2]:203.

У Оруэлла мы находим наблюдения над ораторским искусством идеологов. Он указывает на особого рода эвфонию, удобопроизносимость слов новояза. Эта безобразная эвфония находит свое воплощение в автоматической речи:

Благозвучие перевешивало все остальные соображения, кроме ясности смысла. Когда надо было, регулярность грамматики неизменно приносилась ему в жертву. И справедливо — ибо для политических целей прежде всего требовались четкие стриженые слова, которые имели ясный смысл, произносились быстро и рождали минимальное количество отзвуков в сознании слушателя… Они побуждали человека тараторить, речь его становилась отрывистой и монотонной. Это как раз и требовалось. Задача состояла в том, чтобы сделать речь — в особенности такую, которая касалась идеологических тем, — по возможности независимой от сознания. В повседневной жизни, разумеется, необходимо — по крайней мере иногда необходимо — подумать, перед тем как заговоришь; партиец же, которому предстояло высказаться по политическому или этическому вопросу, должен был выпускать правильные суждения автоматически, как выпускает очередь пулемет[2]:205-206.

Идеалом автоматической речи является «речекряк» (duckspeak):

Предполагалось, что в конце концов членораздельная речь будет рождаться непосредственно в гортани, без участия высших нервных центров. На эту цель прямо указывало новоязовское слово «речекряк», то есть «крякающий по-утиному»[2]:206.

источники

  •  Оруэлл, Джордж. 1984 // «1984» и эссе разных лет. Роман и художественная публицистика / Пер. В. Голышева. — М.: Прогресс, 1989. — С. 22-208. — 380 с. — (Зарубежная художественная публицистика и документальная проза). — 300 000 экз. — ISBN 5-01-002094-7.
  •  Klemperer, Victor. The Language of the Third Reich. LTI Lingua Tertii Imperii : a philologist's notebook. — London, New York: Bloomsbury, 2013.
  •  Meyers, Jeffrey. George Orwell: The Critical Heritage. — Routledge, 2002.
  •  Voegelin, Eric; Heilman, Robert Bechtold. A friendship in letters, 1944–1984. — Columbia: University of Missouri Press, 2004. — P. 232.


Сноски


  1.  Voegelin, Eric, Heilman Robert Bechtold. A friendship in letters, 1944–1984. — Columbia: University of Missouri Press, 2004. — P. 232.
  2. 2,0 2,1 2,2 2,3 2,4 2,5  Оруэлл, Джордж. 1984 // «1984» и эссе разных лет. Роман и художественная публицистика / Пер. В. Голышева. — М.: Прогресс, 1989. — 22-208 с. — (Зарубежная художественная публицистика и документальная проза). — 300 000 экз. — ISBN 5-01-002094-7.